Пять допросов перед отпуском - Виль Григорьевич Рудин

исторические приказы, с которыми в побежденный город пришли порядок и безопасность. Берзарин пришел как освободитель и как друг. Вся его деятельность с первых часов была направлена на то, чтобы наполнить жизнь берлинцев новым содержанием и оказать поддержку антифашистским силам».

Слова эти с полным правом можно отнести ко всем нашим комендантам — земель, провинций, городов, районов, ибо все они, каждый на своем посту, делали одно общее великое дело.

Разумеется, в 1948 году роль Советских военных комендатур была уже совсем иной. К этому времени окрепли демократические силы Восточной Германии, выросло их влияние в народе, набрались опыта местные органы самоуправления. Все внутренние вопросы они решали теперь самостоятельно, комендатуры лишь контролировали эти решения, заботясь, чтобы они соответствовали приказам Советской военной администрации.

Эти новые функции требовали от работников комендатур не только настойчивости и организаторских талантов, но еще и такта, и гибкости, и знания немецкого языка, истории и культуры, знакомства с местными обычаями. Словом, хотя объем работы значительно сократился, работать стало намного сложнее...

Вся следующая после концерта неделя была какой-то на удивление удачливой, хотя с понедельника все завертелось как обычно. Утром Алексей Петрович, как всегда, поехал в магистрат, где кипела вечная горячка: надо достроить две школы, а еще хорошо бы помочь старейшей в Саксонии фарфоровой фабрике восстановить разрушенный бомбами цех — надо раздобыть кирпич и цемент. Так что нам посоветует господин майор? И как быть с гордостью Шварценфельза — с храмом, с древним храмом в княжеском парке? Надо бы начать его реставрацию, надо бы и туда алебастр, кирпич, цемент, стекло... Да вот беда — на все объекты цемента и кирпича не хватает, стекла и вовсе нет и неизвестно, где его брать. А знает ли господин майор, что храм заложили в 1521 году, а освятили в 1554 — его строили ровно 33 года, столько же, сколько жил на земле Иисус Христос? А знает ли господин майор, что в подвалах храма сберегаются подлинные витражи тех времен? Что скульптуру Иисуса создал сам знаменитый Людвиг Юппе? Что...

Алексей Петрович смотрел в умные глаза сухощавого энергичного Георга Ханке, заместителя бургомистра, и битый час мягко и терпеливо доказывал этому члену христианско-демократического союза, что господь бог послал своего сына на смерть ради спасения людей — понимаете, герр Ханке? — людей! — и посему долг их, майора Хлынова и Ханке, в первую очередь помочь именно людям, ибо сказано: «Воздай кесарю кесарево, а уж потом богу богово», так что бог, наверное, не обидится на них за отсрочку восстановления храма на год-другой — бог ведь все равно вечен...

Потом Ханке, понимающе улыбаясь, проводил Алексея Петровича до дверей:

— Я весьма рад иметь дело с умным и понимающим человеком. Кстати, господин майор читал Евангелие на русском или на немецком языке? Ах, на обоих! До свиданья, господин майор! Всего хорошего, господин майор...

Везенье началось со вторника, с вечера: позвонил партийный секретарь с шахты «Кларисса» и сказал, что шахтеры решили ввести у себя ударные смены: раз в месяц работать бесплатно, а заработанные деньги пойдут на детские сады и школы, и просят комендатуру прислать товарища, чтобы рассказал, как понимать ленинские субботники...

В среду позвонили из Земельной комендатуры — городу выделили дополнительно полтораста тонн угля специально для творческой интеллигенции, разумеется, сверх установленной нормы, а так как норма была крайне скудной, Алексей Петрович возликовал.

В субботу Алексей Петрович приехал в магистрат, у Ханке его ждали несколько владельцев частных библиотек. Честно говоря, Алексей Петрович опасался, что не сумеет убедить этих людей в необходимости того, что, по его глубокому убеждению, надо было сделать: изъять из библиотек все произведения писательницы Хедвиг Куртс-Малер. Писательница сия, доживавшая на юге Баварии восьмой десяток, была весьма плодовитой, в одном только 1920 году она ухитрилась написать — и издать, разумеется! — 14 романов по 300 страниц! Но все ее 207 книг — сплошное бульварное чтиво, которое расходилось стотысячными тиражами перед первой мировой войной, которое сегодня, в условиях послевоенного книжного голода, усиленно навязывают западногерманскому бюргеру и которому не место в Восточной зоне. Алексей Петрович все это понимал, но он знал и то, что творения Куртс-Малер пока читают и в нашей зоне, так что владельцам библиотек ее книжки приносят доход, и потому не был уверен в легкой победе. Тем неожиданнее оказалось выступление владелицы одной из лучших в городе библиотек, фрау Элизабет Франке, женщины высокой, в меру полной и несколько излишне самоуверенной. Вот эта нежданная союзница горячо поддержала Алексея Петровича, а с мнением ее в других библиотеках считались, словом, решение приняли единогласно.

И всю эту удачную неделю Алексей Петрович как-то не думал о Карин Дитмар и встреч с ней не искал, — мысль такая даже не возникала, было это не в его характере, — но, увидев ее вечером в ту же субботу в Обществе советско-германской дружбы, неожиданно для себя понял, что рад этой встрече, и подумал — как хорошо, что они встретились именно здесь, в доме, который он давно любил как частицу своей далекой Родины.

Карин Дитмар улыбнулась ему, словно давнему знакомому, и сказала по-русски:

— Здравствуйте, товарич майор.

Именно «товарич», потому что русское «щ» по-немецки не произносится.

— Здравствуйте, фрау Дитмар! Так вы говорите по-русски?.. Это приятный сюрприз.

Она с видимым удовольствием рассмеялась и перешла на немецкий:

— Извините за мистификацию. Это была моя единственная русская фраза. Я видела вас в концерте: знаете, артисты умеют отлично видеть и чувствовать зал, если, конечно, артист настоящий, а мне почему-то кажется, что я такая... Я не очень хвастаюсь? Конечно, я теперь знаю, кто вы. Я о вас наслышана — тут только и разговоров, что герр майор Алексей: он сказал то, он не советует это. Я рада, что вы именно такой, каким я вас представляла: вы добрый. Я это чувствую по вашему лицу, да, да, я немножко разбираюсь в этом, — и она снова рассмеялась.

У них как-то сразу установились ровные дружеские отношения людей, связанных общей целью и общей работой: Карин для пополнения репертуара нужны были русские и советские песни, и Алексей Петрович выискивал в журналах, поступавших в общество, те, которые казались ему подходящими, и делал подстрочные переводы, а затем какой-то поэт, знакомый Карин, превращал его перевод в стихи.

Разумеется, певица Карин Дитмар была у всех на виду, и Алексей Петрович очень быстро узнал, что она вдова: муж ее, капитан Мальцан, погиб в Сталинградском котле; что