Гурман. Воспитание вкуса - Антон Ульрих

– Посмотри, ma cherie, он радуется виду крови! – в изумлении воскликнул де Ланж, разглядывая сына. – Антуан будет главнокомандующим, я уверен. Ему, несомненно, светит карьера маршала.

Маркиза с интересом посмотрела на сына и улыбнулась тому, о чем вспомнила совсем недавно, когда перебирала в памяти во время нудного однообразного баюканья ребенка свое генеалогическое древо. Папа Римский Климент VII, один из Медичи, тоже имел склонность питаться одним лишь воздухом и так же, как Антуан, питал слабость к виду крови и любованию мучениями другого человека, для чего, собственно, и придумал священную инквизицию.

На следующий день Антуан сделал удивительное открытие относительно святой католической церкви. Мальчик, уже не раз бывавший с отцом на воскресной мессе, которую Жорж де Ланж, представитель короля в Бордо, обязан был удостаивать присутствием, часто слышал в церкви слова о душе, имевшейся у каждого живого существа. Слова эти возбуждали любопытство маленького Антуана, желавшего лично увидеть эту душу. И вот, выйдя ранним утром во внутренний двор замка, окутанный голубоватой туманной дымкой, мальчик принялся наблюдать за выводком кошки, жившей при замке на кухне и ловящей долгими ночами мышей. Маленькие котята, шустрые мохнатые комочки, играли и резвились в утренних солнечных лучах, пробивавшихся сквозь дымку тумана. Неожиданно во двор въехала телега с дровами. Котята бросились врассыпную. Но один из них, маленький глупыш, заигрался с гусиным пером и не успел вовремя отскочить в сторону, огромное колесо проехалось по нему, вмяв слабое тельце в мощеный двор замка. Это была первая смерть, увиденная Антуаном. Мальчик тотчас же подскочил к лежащему неподвижно котенку, встал перед ним на колени и стал пристально разглядывать мятый, перепачканный в крови пушистый комочек в надежде увидеть отлетающую душу. Но к величайшему разочарованию Антуана, ничего, хотя бы отдаленно напоминавшего душу, из котенка не вылетело. Поразмыслив над этим, маленький маркиз сделал вывод о том, что верить тому, о чем говорят в церкви, вовсе не обязательно.

Как и задумала Летиция, маркиз де Ланж на следующий день отправился в сопровождении своего неизменного телохранителя и адъютанта Люки Мясника в интендантство, где, к ужасу дядюшки Фронтена, потребовал полного отчета о том, как ведутся дела, собираются налоги и государственные сборы, а главное, насколько хорошо наместник печется о его, де Ланжа, интересах. Старик Фронтен, заикаясь и потея, начал лепетать что-то о сложной системе учета, когда Жорж наугад спросил его:

– А как у тебя собирается талья? Живо покажи-ка!

Тальей назывался поземельный налог, и собирался он раз в полгода.

Дядюшка Фронтен замялся, что послужило поводом для подозрений и дальнейших расспросов со стороны маркиза.

– Так как собирается талья? Ну, я жду.

Мясник медленно подошел к дрожащему наместнику и, схватив его за ворот мятого, будто жеванного коровой, жилета, слегка приподнял над полом, пока де Ланж топал ногами в изящных сапогах, бранясь ничуть не хуже марсельского моряка. Любопытные служители столпились в дверях, с радостью глядя, как их грозный начальник получает по заслугам.

Закончив, маркиз подошел к висевшему на руках Мясника старику и залепил ему оплеуху, после чего приказал столпившимся в дверях найти и принести в кабинет кресло получше. Когда кресло было внесено и установлено перед столом, за который Мясник усадил несчастного Фронтена, Жорж изящно сел в кресло и повторил свою просьбу показать ему записи последних сборов поземельного налога.

Через час, выслушав подробнейший доклад о талье, подушном налоге «капитации» и соляном налоге, маркиз объявил наместнику, что с сегодняшнего дня его доля должна быть увеличена вдвое. При этом налоги, поставляемые в казну, не должны уменьшаться.

Наместник возразил было, что налоги и так с трудом собираются.

– Не волнуйся, дядюшка Фронтен, – похлопал своей огромной лапищей по сутулому плечу наместника Мясник. – Я тебе помогу. Налоги будут собираться.

Рыжий Люка, по прозвищу Мясник, верный пес маркиза, обязанный ему жизнью, напомнил своему хозяину о том, что тот потребовал личного участия во всех решениях городского суда по поводу казни преступников. Мстительный Мясник направил интерес Жоржа к новым сомнительным удовольствиям, желая при этом поквитаться с судьей, чуть было не лишившим его жизни.

С того времени, когда карета с супругами де Ланж впервые въехала на городскую площадь, в Бордо не совершилось ни одной казни. Огромное количество преступников переполняло камеры тюрем. Конечно, когда родился Антуан, благородный интендант Бордо объявил о всеобщей амнистии, но с тех пор тюрьмы вновь наполнились преступниками. Самая большая тюрьма, стоявшая в некотором отдалении от города, уже не могла вместить в себя ни одного нового заключенного, поэтому судья предпочитал просто отпускать пойманных преступников, предварительно выпоров их на заднем дворе суда. Так как государство в лице старого подслеповатого судьи совершенно не утруждало себя заботой о тысячах, ожидавших рассмотрения дела или решения суда, то у тюрьмы каждое утро еще до восхода солнца выстраивалась огромная очередь из родственников и друзей заключенных, которые держали в руках узелки с едой и вещами.

Приход маркиза в судебную палату вызвал не меньший переполох, чем в ведомстве дядюшки Фронтена. Пока конвоиры в тюремной карете спешно везли в суд первый десяток заключенных, маркиз имел долгую беседу с судьей, взволнованным и постоянно поправлявшим нервным движением изъеденный молью парик. При этом де Ланж вел себя в кабинете судьи, как хозяин, сидел в кресле развалясь и требовал кофе, а за спиной стоял нагло ухмыляющийся Люка Мясник в своей неизменной куртке цвета ржавчины.

С арестантами Жорж поступил круто, но, по его мнению, весьма справедливо. Ведь несчастные уже больше года томились в ожидании судебного разбирательства, поэтому смертная казнь, которую назначил всем маркиз, должна стать для них своеобразным освобождением. Лишь одного помиловал интендант Бордо, заменив последнему из десяти привезенных, бывшему подмастерью кузнеца, арестованному по обвинению булочницы в изнасиловании ее и двух ее дочерей, смертную казнь на публичное покаяние у позорного столба.

– Эту булочницу я знаю как облупленную, – наклонившись к уху де Ланжа, зашептал Мясник. – Она, бывшая шлюха из борделя, ныне благородным делом занялась. Женила на себе старого булочника с Цветочной улицы, своего постоянного клиента, и прибрала к рукам его лавочку. Но старого дела не забывает. К ней частенько мужики захаживают. И дочки ее такие же потаскухи, как и их мамаша. Так что парень не виноват. Видать, булочница решила с него побольше содрать за свои услуги. Эй, парень, – обратился он к подмастерью кузнеца. – Их сиятельство желают знать, ходил ты к бывшей шлюхе Мадлен, а ныне булочнице мадам Ренуар, со злым умыслом или просто за деньги?

– За деньги, – грустно отвечал подмастерье.

– Хорошо, – объявил маркиз. – Я прощаю тебя! Покаешься у столба – и свободен. И больше не блуди. А булочницу и ее дочек, что ввели суд в заблуждение, приказываю арестовать!