Рецепты идеального брака - Мораг Прунти

Когда любовь чиста, это просто. Она накрывает тебя быстро и сильно, как град, и часто так же быстро проходит. Она заполняет твое сердце, а когда она уходит, ты чувствуешь себя опустошенной, словно необитаемая пещера.

Есть и другой вид любви. Та, что зарождается так медленно, что ты сперва не принимаешь это чувство за любовь. Она крепнет с каждым днем, но так неторопливо, что ты едва это замечаешь. Если твое сердце исполнено такой давней любви, оно уже никогда не будет пустым.

И, несмотря на то что я познала оба этих вида любви, все же я не хотела выбирать между ними.

Хотя долгое время я думала, что мне придется.

В тот момент, когда я взглянула на Майкла Таффи, все влюбленности и клятвы в верности, какие я когда-либо давала, показались мне неважными. Я ощущала весь жар своей крови, когда просто смотрела на него. Первый раз, когда его глаза встретились с моими, они поставили на мне клеймо; с того момента и навсегда мое существо определялось моей любовью к нему.

В течение всей моей жизни, которая была долгой и окрашенной эмоциями жены, матери, бабушки, я никогда не забывала, каково это — влюбляться столь мгновенно и без остатка. Я была готова последовать за ним на другой край света. Но когда я поняла, что не смогу, эта страсть лишь разрушила мой юношеский оптимизм.

Моя первая встреча с Майклом состоялась на вечеринке в доме Китти Конлан. Китти ловко занималась сводничеством, а в Охаморе тогда было просто нечего делать — только работать и ждать. Плохая, бесплодная земля и дурная история, запятнанная голодом и грязной политикой оккупации, означали, что из нашего края в Англию или Америку иммигрировали практически все подряд. Те же, кто остался, не знали, повезло им или нет жить дома, когда большая часть семей и соседей были в Нью-Йорке и Лондоне. Иногда возникало такое чувство, будто сотни тысяч тех, кто уехал со времен повального голода, увезли с собой саму землю Майо, выбив ее из-под наших ног. Мы ждали, когда наши мужчины вернутся с летней уборки картофеля в Йоркшире, неся дух приключений в карманах своих новых пиджаков и богатство в блестящих коричневых бумажниках. Тем временем нам приходилось развлекаться, разглядывая друг друга.

Я не возражала, когда на меня смотрели. Я не была стыдлива от природы. Некоторые люди считали., что я испорченная, иногда так думала даже моя мать.

— Она хочет всего и много!

Я помню, как она говорила это тете Анне в то лето, когда та вернулась из Америки.

— Ей все не так. Она хочет все делать по-своему. Я ей постоянно говорю: Бернардина, жизнь тяжела. А у нее голова забита глупыми понятиями.

Влюбленность, конечно, входила в категорию «глупых понятий». Люди постоянно заводили романы, но они редко заканчивались свадьбами. Брак был связан с землей, уверенностью в завтрашнем дне и деньгами. Выходить замуж по любви считалось безрассудством. Оглядываясь назад, я понимаю: моя мать просто боялась, что мой идеализм приведет к разочарованию и в конечном итоге к отчаянию.

Я была единственной девочкой из четырех детей, и мой отец пил. В то время ни у кого ничего не было. Женщина зависела от того, насколько усердно ее муж хотел трудиться. Ленивый мужчина, независимо от того, сколько земли у него было, доводил семью до бедности. Пьяница был и того хуже, потому что он мог сначала упорно и долго работать, а потом в пабе спустить все до пенни, считая, что он волен так поступать. С моим отцом так и было. Поэтому моя мать, кроме ведения домашнего хозяйства, еще работала как раб на ферме. Она забивала свиней для мясника из Балихауниса и продавала яйца бакалейщику в Килкелли. Оба мужчины предпочитали иметь дело только С моей матерью. Они понимали, что за человек был мой отец и что они обеспечивали нам единственный источник дохода. Они были достойными людьми, а та сомнительная цена, которую они назначали, свидетельствовала об отчаянии моей матери. Трудности сделали маму едкой, она была ссутулившейся, нелюдимой женщиной, всегда готовой пожаловаться. Она была несчастна. Я видела, какие неблагоприятные обстоятельства довели ее до такого состояния, и поэтому собиралась избежать их.

Мамина старшая сестра, Анна, была моей крестной. Законченная старая дева, она в 1910 году уехала в Америку и стала шить одежду для высокопоставленных и богатых заказчиков. Она вернулась в тридцатые «миллионершей», так в наши нищие времена называли того, у кого было больше одного пальто.

Тетя рассказывала мне о Нью-Йорке. Она читала книги и наслаждалась легкой обеспеченной жизнью, в которой не было мужчин, нуждавшихся в ее заботе. Она всегда была рада моей компании и часто просила мою мать оставить меня переночевать. Мы устраивали прекрасные вечера. Мы пекли изысканные картофельные пироги и щедро мазали их маслом и кислым крыжовенным джемом, который делала моя мать, жадно ели их, обсуждая соседские новости в мельчайших деталях. Анна рассказывала шокирующие истории об отношениях между людьми в Америке: сын того-то женился на еврейке, а этого убили в кулачной драке в баре. Я приукрашивала менее увлекательные истории красочными деталями, которые порой были просто фантастическими и имели мало общего с реальностью. Для меня дом Анны был дворцом, полным экзотических и красивых вещей: ваза для одной розы из тяжелого стекла цвета кошачьего глаза, горностаевый палантин, две красные подушки с золотой вышивкой, шелковое кимоно, искусно расшитое пионами и хризантемами.

Мои отношения с гламурной тетушкой возвышали меня над hoi polloi нашей деревни в моих собственных глазах и, конечно, в глазах многих соседских парней, которые считали меня одной из наиболее привлекательных девушек среди уменьшающегося запаса будущих жен нашего прихода.

Мне вполне подходила роль объекта поклонения: длинные черные кудри и аккуратный чуть вздернутый носик. Те отважные, кто решался приблизиться ко мне, скоро оказывались испепеленными моим равнодушием. Я собиралась покинуть Охамор в конце лета. Тетя Анна по-прежнему поддерживала связь со своими друзьями в Америке, и уж, конечно, оплатила бы мой билет. Я была храброй, ищущей приключений молодой женщиной. Я бы иммигрировала не для выживания, а для успеха, пользуясь ролевой моделью тети Анны. Так бы и произошло, если бы я не влюбилась.

Любовь все меняет, но такой вид всепоглощающей страсти не всегда все меняет к лучшему.

В тот вечер Анна не пошла со мной на вечеринку к Китти Конлан. Она считала, что вдова — глупая женщина, развлекающая приходских молодых людей глупыми сводническими играми. К тому же мужчинам разрешалось выпивать, несмотря на то что компания была смешанная, а Анне это совсем не нравилось. Она была очень строга, если в деле были замешаны романы и выпивка. Будучи уже старой женщиной и оглядываясь назад, я понимаю, что тетя Анна была менее довольна своим статусом старой девы, чем это казалось. Может быть, в молодости она обманулась в своих ожиданиях. Конечно, это каким-то образом объясняет то, что тогда произошло между нами.

Дом Китти был небольшим, а огонь в камине пылал с огромной силой, и гостям приходилось выходить на холодный уличный воздух, чтобы не зажариться заживо. Вернувшийся с улицы Джо Кларк снова начал пихаться и толкаться. Мы с кузиной Мэй хихикали над какой-то ерундой, когда она ткнула меня под ребра и кивнула в сторону двери.