Легенды Невского проспекта - Михаил Веллер

Выпив и размякнув, он Фиме посочувствовал ипоучил его жизни, и согласился помочь ему в осуществлении мечты — доставаниимодного заграничного пиджака.

За пиджак он получил более, чем рассчитывал, ичерез недельку также более получил за шуйзы — дивные такие туфельки натолстенном микропоре.

Если на свете и затаился где-либо в темнотешофер, не любящий левых денег, так это был не тот парень. Поднатужившись варифметике, он вычислил, что его заработок удваивается, и испытал к Фимебережливое уважение. Совместное питье вскоре кончилось, чего нельзя сказать осовместном бизнесе.

Кстати, шофер вскоре пить тоже бросил, как этони смешно. Поскольку портят человека, как признали наконец и на родинесоциализма, не деньги, а их отсутствие, то шофер с деньгами вдруг ощутилреальность, так сказать, голубой мечты любого, опять же, шофера, — иметьсобственный автомобиль, купил на фарцованные деньги «Победу», переехал в однуиз первых в Ленинграде отдельных кооперативных квартир и стал до невозможностипорядочным гражданином. Он и поныне жив, на пенсии уже, живет у метро«Электросила» и по воскресным утрам, опохмеляясь у пивного ларька (уж субботняябанка — это святое), все порывается рассказать какому-нибудь новичку о Фиме какпримере гениальности и масштабности личности, несмотря на национальнуюущербность.

А шмотки он сдавал, после первых встреч, ужене самому Фиме, а «мальчику», из улично-ресторанных бездельников, которогоФима, опять же, хорошо угостил, и повторил, и предложил в третий раз, носначала — рассчитаться невинной переноской невинных вещей до парикмахерской,где портфель с барахлом был отдан расторопной мастерице. Первая цепочказаработала: Фима лишь получал от парикмахерши процеженные деньги, которые ираспределял по справедливости между всеми трудящимися в этой маленькой фирме.

Цепочка, естественно, попыталась отделаться отбосса как от нахлебника и захребетника и утаить груз, но на то и босс, чтобыуметь ремонтировать цепочки: мальчик, конечно, отнюдь не хотел знакомить шоферас парикмахершей, чтоб не стать ненужным самому, и именно он-то, связующеезвено, возомнившее себя мозгом, был по безмозглой-то голове и другим нежныморганам жестоко отметелен приблатненным с Фиминого двора (и вся-то любовь задве бутылки, а бойцу одно удовольствие) и предупрежден о неполном служебномсоответствии: в следующий раз вообще в канал сбросят.

И к первой цепочке стали быстро подсоединятьсяразнообразные другие: фирма превращалась в концерн.

Рисковые одиночки поняли и оценилипреимущества организации труда и гарантированного заработка. Ершистых каралибеспощадно. Нищих уличных милиционеров купили на корню: в такие мелочи Фимабыстро даже перестал вникать.

И вскоре это выглядело так:

К дому двадцать два по Восьмой линииподваливал сияющий интуристовский автобус. Оттуда выходил вальяжный молодойчеловек с двумя чемоданами, поднимался на второй этаж и звонил в дверь Фиминойквартиры. Дверь распахивалась — и он оказывался в приемной, где за огромнымстолом сидел другой вальяжный молодой человек. Последний бегло смотрел насодержимое чемоданов и швырял их в угол, из ящика стола доставал пачку денег ишвырял посетителю. Дверь захлопывалась, автобус уезжал.

Квартира сияла простором. Соседи были выселеныпосредством дорогой комбинации: дом поставили на капремонт, указанным жильцампредоставили новую (лучшую) жилплощадь, после чего новая комиссия признала домгодным без капремонта, а негодными объявила только их комнаты, каковые Фима иотремонтировал, оставшись хозяином двухсотметровых хоромов.

Продукты привозились исключительно с рынка икладовых Елисеева.

В подъезде дежурила пара денди с широкимиплечами.

Два телефона звонили круглосуточно и говорилинепонятным разведческим языком.

А в маленькой задней комнате, привычной сдетства, сидел Фима в дешевом костюмчике фабрики Володарского, в скороходовскихтуфлях, с часами «Победа», и координировал движение маховика.

Он не изменил своих привычек ни в чем. Малоел, практически не пил, тихо и вежливо разговаривал, и только для передвижения,абсолютно необходимого в деле, купил старый подержанный «Москвич».

Милиционер на углу пытался отдавать ему честь.Через неделю льстивого милиционера перевели в Москву. Милиционерам вообще неполагалось знать о существовании Фимы Бляйшица. На то были мальчики.

Тем временем «открыли» финскую границу — дляфиннов сюда, но уж не нашим туда, ясно. И водкотуристы валом повалили в Питеротдыхать на уик-эндах от своего полусухого закона. Общение с иностранцамиросло, и Фима рос вместе с ним.

Среди прочих инспекторских вылазок отправилсяон по весне на Выборгское шоссе, где подвижные пикеты его мальчиковостанавливали и трясли автобусы с финнами, снимая сливки еще до города, прямопосле границы.

Он оставил «Москвич» на обочине передповоротом и закурил за кустиком:

Первый мальчик сидел с бутылкой наготове вколяске мотоцикла, а второй поворачивал на костерке шашлычки.

Автобус показался, мальчики приветствовали,лица за стеклами радостно оживились и готовно откликнулись на приглашение кдесятиминутному пикничку, прямо так, запросто, без потери времени и без всякиххлопот и расходов. Шофер принял полтинник, в багажнике люльки открылся ящикводки, и интернациональное братание на лоне природы естественно перетекло валкогольно-вещевой обмен.

Фима утвердительно кивнул и направился обратнок машине.

Но в последний момент глаз зацепил что-то,заинтересовавшее его.

Из автобуса вывалился здоровенный дородныймужичина, розовый от свинины и пухлый от пива. Замшевые шорты обтягивали егооткормленные ляжки, а клетчатая безрукавка — нуждающуюся в бюстгальтере грудь.Он был похож скорее на тирольского немца, нежели на турмалая. Он и оказалсятирольцем, а в Финляндии просто гостил.

А на голове у упитанного тирольца была шляпа.

Это была не простая, а какая-то необыкновеннаяшляпа.

Она была белая, как синий снег, и поигрывалаискристой радугой, как бриллиантовое колье королевы. Драгоценным муаромопоясывала ее орденская лента, и горделиво подрагивало стрельчатое рыцарскоеперо, горя алым знаком доблести. Короче, какая-то офигенная шляпа.

Фима задумчиво вернулся на свой наблюдательныйпост.