Легенды Невского проспекта - Михаил Веллер

Это неверно, когда думают, что евреям так ужвсю историю и не везет. Потому что смерть Сталина в марте 53 была замечательнымвезением, вопрос о переселении отпал, врачи-убийцы как бы вместе со всей нациейбыли реабилитированы, и по утрам соседи на кухне стали здороваться и дажеобращаться со всяким мелким коммунальным сотрудничеством. И Фима благополучнополучил диплом и был распределен на завод с окладом восемьсот рублей.

Но так и оставался, разумеется, маленькимзатурканным евреем.

Сначала появились стиляги. Сначала — в оченьнебольшом количестве.

Пиджаки они носили короткие, а брюки —легендарно узкие. Рубашки пестрые, а туфли — на толстой подошве. И стриглисьпод французскую польку, оставляя спереди кок; а лучших мужских парикмахерскихбыло две: одна — в «Астории», а другая — на Желябова, рядом с Невским.

В милиции им норовили — обычно не самимилиционеры, а патриотичные народные дружинники — брюки распарывать, а кокисостригать, о чем составлять акт и направлять его в деканат или на работу.Пресса рассматривала одевающихся так молодых людей как агентов ползучегоимпериализма:

Иностранцы? Иностранки?

Нет! От пяток до бровей —

это местные поганки,

доморощенный Бродвей!

Затем прошел исторический XX Съезд Партии,была объявлена оттепель и чуть ли не свобода, и страху в жизни стало кудапоменьше, а надежд и оптимизма куда побольше.

А еще через год состоялся впервые в СоюзеМеждународный фестиваль молодежи и студентов, наперли толпы молодых со всегомира, и после этого (мы отслеживаем сейчас только одно из следствий, которое ивплетено нитью в нашу историю) стиляг стало хоть пруд пруди: представителипрогрессивной молодежи западных, южных и восточных стран покидали гостеприимнуюСоветскую Россию в туфлях на босу ногу, запахивая пиджачки на голых, безрубашек, грудях: гардероб оставался на память о дружбе и взаимопонимании ихмосковским и ленинградским приятелям.

Стукачей участвовало в празднестве уж неменьше, чем иностранцев, и дружили только самые безоглядные и храбрые, — кромеспециально выделенных для дружбы, разумеется, и проинструктированных, какименно надо дружить.

Фиму с его рожей никто дружить неуполномачивал; он и не дружил — опасался: дурак, что ли. Но глядя, какпереходят на тела земляков шикарные и тонные шмотки, все крутил он и обдумывалодну нехитрую мыслишку.

Он эту мыслишку не один, уж надо полагать,обдумывал, но именно он, похоже, подошел к ней первый со всей еврейскойглубиной и основательностью. Потому что на второй день фестиваля сообщил маме,что ему надо поговорить с хорошим старым адвокатом, какой, вроде, был среди ее знакомых.

— Что случилось? — испугалась мама.

— Ничего не случилось, — твердо заверил Фима.

— Так зачем тебе адвокат? — побледнела мама.

— Чтоб и впредь никогда ничего не случилось, —твердо заверил сын.

Адвокат, разумеется, тоже был еврей, ипринимал Фиму в такой же комнатушке коммуналки. Фима развязал испеченный мамойпирог, размял папиросу и посмотрел на адвоката.

— Розочка, сходи в булочную, — попросиладвокат жену.

— Так какие же у вас неприятности? — спросилон. — Слушаю.

— Слушайте внимательно, — сказал Фима, — иесли можно, тут же забывайте. Никаких неприятностей нет и быть никогда недолжно. Может ли иностранец подарить мне галстук?

— За красивые глаза? — поинтересовалсяадвокат.

— В знак дружбы, — серьезно сказал Фима.

— У вас есть друг-иностранец? Кто? Где вы еговзяли — на улице?

— На улице, — сказал Фима.

— И каким образом?

— Он спросил, как пройти к памятнику Ленину уФинляндского вокзала.

— И что же?

— Я его проводил к святыне нашего города ирассказал о приезде Ленина в апреле 17 года.

Адвокат укусил пирог, с удовольствием пожевал,запил чаем и посмотрел на Фиму.

— Он снял галстук прямо с шеи? — спросил он.

— Я долго отказывался, но он обиделся, а я нехочу, чтобы иностранцы обижались на ленинградцев, — ответил Фима.

Адвокат кивнул.

— Хорошо, — сказал он. — Иностранец можетподарить вам галстук.

— Я так и думал, — сказал Фима. — А рубашку онтоже может мне подарить?

— Он тоже снял ее с себя под памятникомЛенину?

— Нет. Он попросил проводить его обратно догостиницы.

— Он боялся заблудиться?

— Совершенно верно.

Адвокат подумал.

— А на каком языке вы говорили? — торжествующевыкрикнул он.

— На английском, — слегка удивился Фима.

— А откуда это вы знаете английский?!

— Как откуда? — еще больше удивился Фима. — Яучил его восемь лет: шесть в школе и два в институте. Я советский инженер свысшим образованием. Советское образование — лучшее в мире! Я был отличником.

— Да, — согласился адвокат, — это правда…Советское образование — лучшее в мире.

— Еще он подарил мне пиджак и туфли, — добавилФима.

— За что?! — поразился адвокат.

— А я подарил ему свой пиджак и свои туфли.

— Зачем?!

— Ему нравятся наши товары.

— Так почему он не купил?!

— У него кончились деньги.

— Почему кончились?

— Он был накануне в ресторане.

— В каком? — быстро воткнулся вопрос.

— На «Крыше» в «Европейской», — так же быстропоследовал ответ.

— А больше денег у него не было?

— Я должен был попросить его показать мнебумажник? или счет в банке?

Адвокат доел кусок и облизал пальцы.

— Хорошо, молодой человек, — одобрительнопризнал он. — Он может подарить вам галстук, рубашку, пиджак и туфли.