Чюрлёнис - Юрий Л. Шенявский

Братья уговаривают сестру не возвращаться к мужу, но она не поддается уговорам. Тогда братья решают убить Жальтиса (Жилвинаса), но как выманить его из воды, не знают. Выпытывают у мальчиков – те не выдают отца. Секрет дядям раскрывает племянница.

Эгле, узнав об убийстве супруга, считает и себя, и своих детей предателями и в наказание превращает себя в ель, сыновей – в дуб, ясень, березу (в литовском языке береза мужского рода), дочь в дрожащую при малейшем дуновении ветерка осину.

Имя Эгле (в переводе с литовского – «ель») всегда было популярно в Литве.

Вспоминая свое «сказочное» детство, Чюрлёнис мог повторить вслед за Александром Пушкиным: «Что за прелесть эти сказки! И каждая есть поэма!» Во всяком случае, какие-то из них нашли если не воплощение, то отражение в его музыкальных и живописных произведениях – полиптих Соната III («Соната ужа»), цикл картин «Сотворение мира» и многих других.

«Щедрость Кастукаса из детства»

Экскурсоводы в друскининкайском Доме-музее М. К. Чюрлёниса непременно расскажут посетителям две-три забавные истории о его детстве, почерпнутые ими из книги Ядвиги Чюрлёните.

Первая – пересказ истории, которую весело рассказывали сам Микалоюс Константинас и – с непроходящей даже годы спустя тревогой – его мать.

Кастукасу было года три-четыре, не больше, когда он оказался на волосок от смерти, его спасла чистая случайность.

В теплые летние дни предоставленный сам себе мальчик, по той или иной причине оказавшийся без присмотра родителей, любил поплескаться на мелководье озера Друсконис рядом с домом, побросать камушки, наблюдая за расходящимися по воде кругами. В ветреную погоду он пускал по откатной волне бумажные кораблики, а то и просто сидел на песчаном бережке или в лодке отца, вытащенной на берег, наблюдая за рыбаком, удившим с лодки рыбу. В тот злополучный день и час рыбак чинил снасти у своего дома, а жил он на противоположном берегу озера.

Неподалеку от отцовской лодки валялось старое деревянное корыто. (В рассказе Ядвиги Чюрлёните этот предмет хозяйственной утвари первый раз назван корытом, далее – бадьей, что, на наш взгляд, неверно.) Кастукас столкнул корыто на воду, забрался в него, оттолкнулся от дна плоской дощечкой. Затем этой дощечкой он греб, как отец веслом. Корыто было старое, рассохшееся, и в щели просачивалась вода. Кастукас, конечно же, не понимал, к чему это может привести.

Рыбаку, занятому серьезным делом, недосуг было смотреть по сторонам. Совершенно случайно он заметил на середине озера мальчугана в чем-то вроде корыта, что его чрезвычайно развеселило. Но очень скоро рыбак понял: ребенка нужно спасать!

Кастукаса хватилась мать. Аделе увидела ту же картину, что и рыбак, только с другого берега. Что делать? Бросаться в воду и плыть? Наверное, так бы и сделала. Но увидела: рыбак оттолкнул от берега лодку, вскочил в нее. Несколько мощных взмахов веслами, и лодка его стремительно приблизилась к маленькому «мореходу». Вода в корыте уже доходила ему до щиколоток. Смена «плавсредства» в планы Кастукаса не входила. Рыбаку пришлось применить силу, чтобы перетащить разрыдавшегося сорванца к себе в лодку.

– А вообще-то путешествие было прекрасным! – иронично поглядывал на мать взрослый сын.

Вторая история такая.

Аделе ушла по делам в город. Кастукас забрался на чердак – из любопытства: интересно, а что там? На чердаке были сливы – накануне мать купила два мешка для заготовок на зиму. Сливы оказались вкусными. Наевшись досыта, Кастукас выглянул в чердачное окошко и увидел: во двор зашел соседский мальчишка. Кастукас окликнул его и кинул несколько слив (у Ядвиги Чюрлёните – «пригоршню». Трудно представить крохотную детскую ручку с «пригоршней» слив. – Ю. Ш., В. Ж.).

– Вкусная, – оценил соседский мальчишка, надкусив одну, а выплюнув косточку последней, мечтательно сказал: – Я съел бы еще!

– На! Лови!

Кастукас бросил еще несколько слив. Ни одной, конечно, соседский мальчишка не поймал. Подобрал с земли, каждую вытер о штаны. Мимо дома Крисюкаса проходили другие соседские мальчишки.

– Эй, что там такое?!

– У Кастукаса слив два мешка! Хотите попробовать?

Кастукас кинул слив и им.

Очень скоро получилась веселая забава. Кастукас бросал с чердака сливы, мальчишки какую ловили, какую с земли подбирали, выхватывали из-под рук друг у друга, – все это делалось весело, шумно. Кастукас бросал сливы и хохотал. Не удивительно, что возвращавшаяся домой Аделе не увидела, а услышала, что у них во дворе что-то происходит. Потом увидела в чердачном окошке сына, «оглашающего воздух радостными воплями» (Ядвига Чюрлёните). Забравшись на чердак, Аделе поняла: хозяйству нанесен некоторый (это мягко говоря) ущерб, – Кастукас опустошил больше половины одного из мешков.

Рассказывая эту историю взрослым детям, Аделе говорила:

– Щедрость Кастукаса из детства. Я уже тогда говорила соседям: «Мой Кастукас никогда не будет таким скрягой, каким был его дедушка!»

Третью историю расскажем не сейчас – она из более позднего времени.

До Перми и «даже дальше»

Друскининкай расположен в Дзукии. Это один из историко-культурных регионов Литвы.

Кроме Дзукии, есть еще Аукштайтия, Жемайтия, Сувалкия, а также «малая Литва» – западный регион, побережье Балтийского моря – Поланген (после 1917 года – Паланга), Куршская коса.

Литовцы утверждают, что даже темперамент проживающих в этих регионах разный. При случае могут притчу рассказать – в доказательство слов своих.

Как-то черт, разозлившись на литовцев, часто поминающих его недобрым словом, решил их наказать. Взял из каждого региона Литвы по человеку, посадил в мешок, отколотил всех вместе палкой и бросил мешок на дороге. Но не уходит. Интересно ему, как поведет себя каждый из побитых. Первым из мешка выбрался аукштайтиец. Сразу бросился бежать – только пыль столбом! Вторым вылез дзукиец, крутится вокруг мешка, бока помятые чешет.

Черт спрашивает:

– Ты почему не убегаешь?

– Жду, пока другие вылезут, пойдем вместе и запьем горе в корчме.

Третьим показался сувалкиец и, оглядываясь, взялся за край мешка.

Черт:

– Чего за мешок-то держишься?

– Когда последний вылезет, я мешок заберу, – объясняет сувалкиец.

А жемайтиец всё в мешке сидит.

Черт:

– Ты-то чего не вылезаешь?

– Э-э-э, – отвечает жемайтиец, – кто меня засунул в мешок, тот пусть и достает!

Как говорится, в каждой притче лишь доля шутки. Конечно, далеко не все аукштайтийцы индивидуалисты, сувалкийцы скопидомы, жемайтийцы медлительные и упрямые, а дзукийцы – рубахи-парни. К Константинасу Чюрлёнису это можно отнести в полной мере.

О происшествии, о котором сейчас расскажем, возможно, следовало бы умолчать, но, во-первых, как говорится, из песни слова не выкинешь, а во-вторых, история эта известна тем, кто интересуется жизнью М. К. Чюрлёниса, и умолчи мы, проявим свою некомпетентность.