По ту сторону Тьмы. Где-то здесь... - Евгения Владон

всё обман. Его просто пытаются завести в тупик и убедить, будто Мия уже всё… мертва и никогда к нему больше не вернётся. По крайней мере, не через это тело.

«Ты же сам столько раз говорил. Человек — это его мозг. Это его память. Нет мозга — нет памяти — нет человека. А у неё больше нет мозга. И ангиографию делать бессмысленно. Она покажет именно то, что ты так боишься увидеть. Одно сплошное тёмное пятно. Мёртвое пятно без единого намёка хоть на какую-то мозговую активность. А ведь мозг живого человека, как ты и сам прекрасно знаешь, никогда не отдыхает и не спит. Даже неизвестно когда он пребывает в максимальной активности — в момент бодрствования или во сне. Но если ты хочешь увидеть это своими глазами, убедиться окончательно и бесповоротно…»

Нет! Он этого не хотел. Во всяком случае, не сейчас и уж, тем более, не сегодня. Не в таком состоянии. Иначе точно сорвётся и неизвестно что тогда наворотит. Он и без того держится буквально на честном слове. Всматривается до рези в глазах в лицо Мии и ждёт. Ждёт хотя бы одного ничтожнейшего намёка, что это ещё не конец. Что она действительно ещё где-то там… глубоко-глубоко, на самой запредельной периферии, держится из последних сил, неважно за что, но держится. Даже если не за него, не за воспоминания об их совместном прошлом… Плевать. Сейчас ему было на всё плевать, лишь бы ему дали хоть за что-то зацепиться. За одну единственную каплю надежды…

«Какая надежда, Ник? Ты же сам врач… ну, почти врач. Сколько раз ты объявлял родственникам своих особо тяжело больных пациентов, что надеяться им больше не на что. Шансов у них уже нет. Ни единого. А ведь с мозговой активностью у них было всё в порядке, в отличие от Мии…»

Это уже было просто невыносимо. Предел всему. Как будто его сознание не то что раздвоилось, а, скорее уже, разтроилось, и при этом он не переключался на другую личность, не становился кем-то другим — с другой памятью и с не свойственным для себя поведением.

— Это всё стресс. Обычный срыв и только.

Его резко подкинуло с места, с колен, будто ошпарило или неслабо чем-то напугало. Напугало мыслью, что ещё немного, и он действительно сотворит нечто безумное и неотвратимое. Например, начнёт громить дорогостоящую аппаратуру с ИВЛ и системой жизнеобеспечения, поскольку издаваемый ею писк с шумной работой поршневого насоса, казалось, начали бить его по собственным мозгам, как оголёнными контактами от электрошокера.

— Другие люди впадают в истерику. Бьются головой об стенку или рыдают сутками напролёт. Каждый реагирует на тяжёлую потерю в меру своей ебанутости. Это всё нормально. Это естественная реакция. Было бы куда странным, если бы ты вообще никак не отреагировал на случившееся.

«И не стал бы говорить сам с собою вслух, чтобы как-то заглушить мой голос, да?»

Нет. Он ничего не слышит. У него просто едет крыша. Потому что он не сумел смириться с потерей и ищет хоть какие-то лазейки в собственном рассудке, с помощью которых сумеет отыскать нужные ему ответы.

Хардинг старался больше не смотреть на кровать. На Мию. Вскочив на ноги и отвернувшись к противоположной стене, будто и в самом деле выискивая там реальный выход. Что-то такое, за что действительно можно зацепиться, переключить временно на это внимание и… И что? Забыть? Как-то забыть?

Такое можно как-то забыть?

Но его взгляд и вправду увидел дверь. Даже две двери, одна из которых, скорей всего, вела в уборную, а другая в чуланчик-гардеробную. И что самое нелепое — ни одной из этих дверей Мия уже никогда не воспользуется. Тогда для чего они здесь?..

«Хватит тупить, Ник. Ещё немного, и ты окончательно потеряешь своё лицо. Мне, конечно, на всё это по хрен, но это тебе потом смотреть себе в глаза и говорить, какой же ты конченный еблан. Более того, я даже не буду против, если ты сиганёшь с крыши этой больницы и покончишь со своей никчёмной жизнью вслед за изменившей тебе жёнушкой. Заодно и смоешь с себя позор. Хотя, нет… Скорее не смоешь. Потому что… Дай угадаю! Потому что есть ещё третий, да? Тот, кому явно сошло всё с рук. Тот, кто будет читать ваш некролог и ухахатываться от твоего восхитительного ебанатства.»

Ник едва не зарычал, когда, совершенно не осознавая, что делает и куда идёт, шагнул к ближайшей двери. Когда схватился, как слепой за дверную ручку и далеко не с первого раза определил, куда её поворачивать и в какую сторону толкать или тянуть белую панель.

Так что поддалась она не сразу, но всё же поддалась, и он очутился внутри небольшого помещения, тут же запершись изнутри и прислонившись спиной с затылком к самой двери.

Похоже, у него и в самом деле начался приступ панической атаки, поскольку ещё какое-то время он не мог нормализовать собственное дыхание, втягивая больше минуты в лёгкие судорожными глотками стерильный воздух вип-палаты. У него даже голова закружилась, то ли от переизбытка кислорода в голове, то ли от всего сразу — и от бомбящих эмоций всё ещё переживаемого им кошмара тоже. Ведь согнать с глаз картинку мёртвой, но при этом дышащей из-за ИВЛ жены оказалось не так-то просто. Как и избавиться от преследующего его голоса.

У него просто начались слуховые галлюцинации. При таком сумасшедшем ударе по психике (от которого обязательно останется очень глубокая травма) можно запросто поехать крышей. Причём куда существеннее, чем от принятия уже случившейся смерти близкого тебе человека. Потому что здесь даже такой законченный, как Хардинг, материалист не в состоянии до конца смириться с давно свершившимся фактом. С тем, что Мии больше нет. Её здесь нет…

«Правильно, Ники. Гони от себя все дурные мысли. И не надо вспоминать о том, о чём лучше тебе сейчас не вспоминать. Ведь надежда на шанс может сотворить с человеком куда худшие вещи. Да и кто в здравом уме и трезвой памяти захочет в такое поверить? Ведь это равносильно тому, как признать себя психом.»

Вспоминать?.. Вспоминать что?..

Очередной сумбурный бред от контуженного рассудка?

Ник метнулся к стандартному умывальнику, который делил