Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

Карнех какое-то время помолчал, потом добавил: — А больше ты ничего не заметил?

Толстяк посмотрел на меня и даже улыбнулся. А меня передернуло и бросило в пот.

— Наир… Лакомый кусок. Давно так не сшибало. Даже я ясно уловил.

— Сколько?

Зорон-Ат вновь развернул свой дисплей, потыкал пальцем:

— Пик был на пятьдесят семь.

— Надо же… — карнех казался приятно удивленным. — Они давно почти все растеряли.

Зорон-Ат кивнул невидимому собеседнику:

— Увы…

— Я тебя понял. Ничего не делай без моего приказа и приведи ее в порядок. Дайте поесть — она слишком худая. Этери это не понравится.

— Будет исполнено, мой карнех.

Толстяк отключился, засунул черную палочку обратно в нагрудный карман. А я сидела, сгорбившись, сцепив ледяные пальцы. Что это за Этери? Кто это такой? Если сам их карнех озабочен тем, что ему что-то не понравится?

Зорон-Ат поднялся из-за стола:

— Сейчас пойдешь в душевую. Отмойся хорошенько, ты выглядишь, как дикарка. Свое тряпье выкинешь — мы подыщем что-нибудь другое. Все поняла?

Я кивнула.

— Надеюсь, ты не наделаешь глупостей?

Я покачала головой.

— Прекрасно. Здравомыслие — оно всегда лучше.

Толстяк вышел в приемную, передал меня охране и велел не сводить с меня глаз. Добавил, едва я вышла за порог:

— Ты даже не представляешь, как тебе повезло.

Глава 3

Я шагала по заводскому коридору, глядя в спину одного из рядовых, затянутую в короткий синий китель с кожаными вставками и бесконечной стеганой прострочкой. И зачем-то задавалась глупым вопросом: сколько нужно времени, чтобы пошить один экземпляр? И сколько нужно труда?

Бабушка учила меня шить. У нас была старинная швейная машинка с ножным приводом. Красивая. С золотой гравировкой по металлу, с полированной столешницей и узорными ножками, увитыми диковинными чугунными цветами. Бабушка обожала ее, просиживала целыми днями и будто не уставала. Но мне ее таланты не передались. Мы с Ритой все детство что-то шили. В основном, из старых платьев ее матери. Но хорошо, так, как у бабушки, у меня никогда не получалось. У Риты тоже. Не хватало усидчивости, терпения. Бабушка говорила, что я упертая там, где не надо.

Я будто очнулась. Поймала себя на мысли, что думаю совсем не о том. Но хотела думать. Будто сбегала в прошлую жизнь, которую никогда не вернуть, отгораживалась. Ничто не вернет бабушку, наш дом. Жива ли Рита — я не имела ни малейшего понятия.

Мы шли вниз. Зорон-Ат велел мне помыться. Вероятно, мы спускались в заводскую душевую. Да, я хотела помыться, очень. Даже не пыталась прикидывать, сколько времени не имела этой возможности. И я наконец-то смогу остаться в одиночестве. Хотя бы недолго. Я намеревалась все там осмотреть в поисках любой лазейки. Выбраться за территорию и бежать на восток.

Я была счастлива, что вышла живой и невредимой из ужасного черного ящика. На какое-то время  у меня появилась отсрочка, а каждая отсрочка, это надежды и возможности. Даже путь в душевую — возможности, потому что я могу осмотреться. Но я вместо этого таращилась на ровные строчки и выпуклые кожаные вставки кителя виссарата… Впрочем, вокруг не было ничего примечательного: голые стены и грязь запустения. Лишь под высоким потолком виднелась полоса узких прямоугольных окон, но они ничем не могли мне помочь.

Я запретила себе раскисать и причитать еще там, в камере. Смотрела на девочек, слушала их бесконечный вой и сходила с ума до такой степени, что хотелось заткнуть им рты. Нам всем было страшно. Каждая справлялась, как могла. Они все имели на это право. Но это было невыносимо. Теперь, когда я вышла из клетки, я должна была попробовать. Побороться за себя. Хотя бы попытаться.

Нет! Не так. Я. Намереваюсь. Выжить. Выбраться. И я выберусь.

Повеяло теплой влажностью. Знакомый запах, будто из прошлой жизни. Будто в школьной душевой. Мы прошли по коридору, облицованному глянцевой белой плиткой, остановились у крашеной двери. Один из виссаратов дернул за ручку, впуская меня. Молодой, выбритый, с рельефным неприятным лицом и нависшими темными бровями. Когда я проходила мимо, он повел носом и едва не закатил глаза. Ноздри трепетали.

Все ни делают так. И карнех. И Зорон-Ат. И рядовые псы. Может, потому меня не трогали? Берегли для кого-то поважнее? Для их всемогущего карнеха? Если бы я понимала, что именно они чувствуют… Если бы могла это использовать…

Мы вошли в раздевалку. Обычную, каких тысячи в учебных заведениях и на предприятиях. Кафельный пол, узкие ящички вдоль стен. В дверцах некоторых торчали ключи. В углу — открытый стеллаж, в котором стопками лежали чистые полотенца. Серо-коричневые. Как земля. И какие-то плоские желтые листы с ворсом. Вероятно, такие мочалки. На столике рядом стояла металлическая коробка, полная маленьких серых тюбиков. Чужеродная вещь.

Виссарат потянулся, всучил мне полотенце, лист, два тюбика и втолкнул в очередную дверь. Просторная душевая. Несколько лавок рядами, вдоль одной из стен — знакомые открытые кабинки, облицованные кафелем. В каждой — большая плоская лейка душа на кронштейне.

Один из виссаратов толкнул меня в спину, кивнул в сторону кабинок. Я с ужасом увидела, что мои провожатые расположились на лавке и, судя по всему, не собирались уходить.

Я остановилась, прижав к себе полотенце:

— А вы останетесь здесь?

Тот, неприятный, который открывал мне дверь, поднял голову:

— Тебе велели мыться.

Я сглотнула и медленно побрела к кабинке. По большому счету, чего мне уже стесняться. Казалось, голой меня видел уже весь гарнизон. Но меня не заботило стеснение — я намеревалась осмотреться и, при случае, сбежать. А в присутствии охраны это было невозможно.

Я обернулась:

— Господа охранники… — я даже не знала, как к ним обращаться. — Очень прошу, позвольте мне помыться в одиночестве. Я очень стесняюсь.

Второй поднял голову: круглолицый, рыжеватый. Чем-то похожий на Зорон-Ата.

— Мойся, или мы оба тебе поможем. Пошла!

Ответ был предельно понятен — без шансов. Я пошагала к самой дальней кабинке за сплошной перегородкой, чтобы им было хуже видно. Но рыжий меня окликнул:

— Эй, ты! Не туда. — Он вытянул шестипалую руку и указал пальцем на кабинку прямо напротив: — Сюда.

Возражать было бесполезно.

Я повесила полотенце на крюк, положила тюбики на кафельную полочку и принялась раздеваться, повернувшись к конвоирам спиной. Ну да… тут не до стыдливости. Но как же это было мерзко. Они сидели рядом и будто смотрели представление в театре.

Я