Мое не мое тело. Пленница - Лика Семенова

до крошечных черных точек, глаза стали пугающими, совсем не человеческими. Я смотрела, замерев, будто под действием чар.

— Ты хотела сбежать, Тарис? От меня?

Казалось, он способен убить словами. Они вылетали, как пули, рикошетили от металла, рассыпались со звоном битого стекла. Острые смертельные осколки.

Внутри все сжималось, как тельце потревоженной улитки. Я молчала. Лишь сглотнула пересохшим горлом и еще немного отползла назад. Но карнех наступал:

— Зорон-Ат не сказал, что ты дура.

Я снова молчала. Да ему и не нужны были ответы. Я видела, как пульсирует налитая вена на его виске. Нордер-Галь достал из-за пояса свернутое лассо с короткой полированной рукоятью и покручивал в пальцах. А у меня внутри все обрывалось. Я лежала на полу сломанной куклой и единственное, на что хватало сил — это моргать. Я мысленно сжалась, готовясь к удару.

Карнех наклонился, смотанное упругое лассо уперлось мне под подбородок:

— Ты можешь обмануть моих солдат, но не меня. Никто не смеет обманывать меня, Тарис.

Звучало, как имя. Кажется, он дал мне кличку. Как домашнему животному. Внутри заклокотало. Вопреки здравому смыслу, чувству самосохранения:

— У меня есть имя. Меня зовут…

— … мне плевать на твое имя. — Его глаза были совсем близко. Крошечные черные точки в почти бесцветной радужке, обведенной темной серой линией. Мне показалось, она переливается перламутром.  — Тебя зовут Тарис. На ушедшем языке это значит «никто». Мне плевать, кто ты и откуда. — Обжигающая ладонь легла на мое колено, скользнула на бедро, задирая платье, стиснула до боли, будто он ставил клеймо. — Ты моя до тех пор, пока я этого хочу. Мне нравится это тело. Благодари его и наир. И учись мне угождать — это главное. Иначе за дело возьмется Зорон-Ат.

На мгновение что-то дрогнуло в его лице. Зрачки на долю секунды расширились, сливаясь, но тут же вновь превратились в жалящие черные точки. Ноздри дрогнули, послышался глубокий шумный вздох. Он ловил воздух, с наслаждением запускал в себя и выдыхал. А меня морозило. Я смотрела в его глаза, как завороженная. Если бы прямо сейчас карнех достал нож, чтобы перерезать мне горло, я бы не шелохнулась.

Нордер-Галь положи руку мне на затылок, зажал волосы. Его лицо было совсем близко. Шершавая щека коснулась моей щеки. Я слышала дыхание, чувствовала запах, который пробирался под кожу, заставляя цепенеть.

— Ты останешься здесь столько, сколько я пожелаю. Но не надейся бежать. Я всегда найду тебя. Асуран найдет тебя.

Карнех отстранился, коротко присвистнул. С плотным упругим звуком на меня неслось большое черное облако. Я взвизгнула, закрыла лицо руками и тут же почувствовала, как по пальцам полоснуло что-то острое. Будто ножи. Что-то билось у самого лица, хлестало по рукам. Плотный упругий звук. Такой бывал, когда мы трясли с бабушкой половики на улице. Подкидывали, держа за углы, и резко опускали, слыша хлопок.

Донесся голос карнеха:

— Хватит!

Звук тут же отдалился. Я осмелилась взглянуть в щель между оцарапанных пальцев, но ничего толком не увидела. Опустила руки. Только теперь я огляделась. Каюта. Кажется, что-то вроде кабинета. Круглый большой иллюминатор, за которым чернела ночь. В толстом стекле отражался свет. Рядом — обычный стол на четырех ножках, заваленный всяким барахлом. А правее… Я даже зажмурилась, потом снова открыла глаза. На стойке, похожей на толстую перевернутую швабру, сидела огромная черная птица с блестящим загнутым клювом, будто покрытым черным лаком. Когтистые лапы сжимали уплотненную толстой рыжей кожей перекладину. Птица заметила мой взгляд, расправила крылья, демонстрируя серые лоснящиеся подкрылья, вытянула голову, разинула клюв и издала отвратительный звук. Пронзительный писк одновременно с клокочущим скрежетом, чем-то напоминающим воронье карканье. Казалось, она вот-вот сорвется с места и набросится. Я инстинктивно отшатнулась, отгораживаясь рукой, но не могла оторвать взгляд от этого чудовища.

Птица завораживала. У нее было что-то общее с хозяином. Оба повергали в оцепенение, будто гипнотизировали. От обоих исходила хищная сила, которую невозможно было не признать. Что-то, что было за гранью понимания. Птица вытянула шею, вываливая округлый, неожиданно розовый язык, вытаращила глаза, похожие на два спелых лимона. Внутри желтого круга я различила три черных зрачка. Как у виссаратов. Они уменьшились до крошечных точек, и стало совсем не по себе. Птица походила на огромного беркута или черного грифа. Казалось, одним ударом клюва она способна пробить череп.

Судя по всему, карнеху нравилось мое оцепенение. Он подошел к чудовищу, тронул его макушку, почесывая. Почти с нежностью. Птица блаженно закатила глаза, тянулась за рукой. Перебирала мощными лапами.

— Это Асуран. Черный перилл. — Нордер-Галь повернулся ко мне, и я уловила едва различимую ухмылку: — Асуран запомнил твой запах лучше самой чуткой собаки. Он учует тебя за несколько миль. И убьет по одному моему слову, если понадобится.

Теперь карнех почесывал птицу под клювом, и перилл податливо задирал голову. Даже казался не таким грозным. А это значило, что у всех есть слабые места. Любое животное рано или поздно можно приручить, даже самое дикое. Это всего лишь птица.

Нордер-Галь будто читал мои мысли:

— Он подчинится только виссарату. Таким, как ты, Тарис, никогда не приручить Асурана. Не приближайся  и не раздражай его.

Я опустила голову, смотрела, как свет ламп отражается в ребристой стали настила. Какое-то время сидела молча, наконец, посмотрела на карнеха:

— Что со мной будет? Прошу, дайте мне ответ.

Он приблизился, ухватил меня повыше локтя, вынуждая подняться на ноги. Пальцы коснулись шеи, запуская по телу дрожь. Во мне все трепыхалось. Губы были совсем близко. Зрачки сузились, карнех прикрыл глаза, шумно втягивая воздух. Ноздри трепетали. Он вдыхал снова и снова:

— Пока меня интересует наир. Очень интересует. А потом ты надоешь, это неизбежно. И послужишь великой цели. Перестанешь быть никем.

Я едва узнавала свой голос:

— Какой? Какой цели?

Я хотела услышать ответ, но боялась настолько, что если бы не его руки, рухнула бы на пол. Я боялась услышать приговор. Нечто, что не оставит ни единого шанса.

Нордер-Галь коснулся носом моей щеки:

— Тебе достаточно знать то, что я позволил тебе узнать. Учись быть покорной, молчаливой. Исполнять все мои желания. И тогда я позволю тебе дольше оставаться собой.

Он хрипло дышал и, казалось, погружался в какой-то дурман, будто вдыхал опий:

— Страх пробуждает наир. Но раскрывает его совсем иное.

Рука зарылась в мои спутанные волосы, щетина царапала щеку. Карнех вдруг отстранился, легко перекинул меня через плечо и занес в другое