Суть дела - Эмили Гиффин

«Любовь правит», — думаю я, медленно вставая и собираясь с силами для обратного пути вниз и напоминая себе, за что должна поблагодарить[20].

Затем, уже, можно сказать, на пороге, я замечаю на комоде Ника его блэкберри, и меня охватывает искушение совершить то, от чего я всегда воздерживалась.

Я говорю себе, что я смешна, и не хочу быть шпионящей женой-параноиком, для этого у меня нет причин. Потом тоненький голосок у меня в голове шепчет: «Нет причин, кроме его отчужденности, сверхурочной работы, охлаждения в наших интимных отношениях». Я качаю головой, отметая сомнения. Ник не идеален, но не лжец, не изменник.

И все равно я иду к его телефону, до странности поглощенная желанием дотронуться до него. Я беру его в руку, нахожу иконку почты и вижу новое сообщение, код 781, бостонский номер сотового телефона. Это, несомненно, коллега, убеждаю я себя. Коллега-мужчина. Рабочая ситуация, которая не может подождать до завтра, — во всяком случае, по мнению одержимого коллеги-хирурга.

Я открываю текст сообщения со смешанным чувством вины и страха и читаю:

«Тоже думаю о тебе. Жаль, что твой звонок пропущен. Буду дома около 7, если захочешь позвонить еще раз. А до того времени счастливого Дня благодарения...

P.S. Конечно, он не испытывает к тебе ненависти. Как кто-то может тебя ненавидеть?»

Я таращусь на слова, пытаясь определить, от кого бы это могло быть, кто не испытывает ненависти к Нику, уверяю себя, что этому есть логическое, положительное объяснение, даже словам: «Тоже думаю о тебе». И тем не менее голова у меня идет кругом, сердце колотится при мысли о неприятных возможностях, самых неблагополучных сценариях. Я еще дважды перечитываю текст, слыша женский голос, видя смутные очертания ее лица, юную копию Дианы. Закрыв глаза, я подавляю панику, грозящую задушить меня, и приказываю себе остановить это безумие. Потом помечаю сообщение как непрочитанное, кладу телефон на комод Ника и возвращаюсь за стол со свечами и спичками.

— А вот и мы! — провозглашаю я, радостно улыбаясь, и ставлю свечи по обе стороны от главного блюда осени. Зажигаю их по одной, изо всех сил стараясь унять дрожь в руках. А потом сижу и ем в буквальном смысле молча, только напоминаю детям об их манерах да иногда подбрасываю топлива в огонь болтовни Дианы и Конни.

И все это время я мысленно прокручиваю этот текст, украдкой поглядывая на Ника и спрашивая себя, смогла бы я когда-нибудь его возненавидеть.

Они с Чарли проводят День благодарения у Джейсона, в компании с его другом Хэнком и Роузмэри. Хотя день проходит тихо и спокойно, все равно чувствуется, что это испытание и некая веха, так как Хэнк — первый человек, с которым Чарли общается помимо родных и больничного персонала. Хэнк справляется со своей задачей прекрасно, вызывая у Вэлери симпатию всякий раз, когда смотрит Чарли прямо в глаза и без сюсюканья расспрашивает о маске, операциях, физиотерапии и о чувствах в связи с предстоящим возвращением в школу.

Вэлери тем временем прилагает все усилия, чтобы не оставаться наедине с братом, игнорирует его долгие пристальные взгляды и многозначительные замечания, пока, ближе к вечеру, Джейсон не настигает наконец сестру на кухне. Все остальные в это время увлечены второй порцией тыквенного пирога.

— Ну, давай поговорим, — начинает он, украдкой поглядывая на дверь, охраняя частную жизнь Вэлери даже от их матери. Особенно от их матери.

— Это не то, что ты думаешь, — говорит Вэлери, все еще не успокоившаяся после сообщения, прочитанного в ванной комнате как раз перед обедом.

Сообщение оказалось от Ника — третье за день, — в котором он спрашивал, не испытывает ли Джейсон ненависти к нему, и говорил, что думает о ней. Она написала, что тоже думала о нем, хотя здесь уместнее была бы фраза «одержима им». Он снился Вэлери всю ночь и ни на минуту не покидал ее мыслей днем.

— Значит, с доком у тебя ничего такого? — вполголоса бросает пробный шар Джейсон.

— Нет, — отвечает Вэлери, хотя при мысли о Нике у нее подгибаются колени.

— Стало быть, он всегда ездит на вызовы по домам? Поздно вечером? Без предупреждения? Надушившись одеколоном? — выпаливает Джейсон свои вопросы.

— Никаким одеколоном он не пользовался, — чуть быстрее, чем следовало бы, отвечает Вэлери, а затем пытается отвлечь внимание от столь интимных подробностей, заметив, что никогда не доверяла парням, которые пользовались одеколоном. — Лайон душился одеколоном, — заканчивает она.

— Ага! — замечает Джейсон, словно только этого свидетельства ему и недоставало. А зачем ей сравнивать какого-то мужчину с Лайоном — пока что любовью всей ее жизни? Что, в общем-то, ни о чем не говорит. Но тем не менее.

— Нечего мне тут агакать, — заявляет Вэлери, и в этот момент в кухню входит Роузмэри.

— О чем это вы тут шепчетесь? — интересуется она, открывая холодильник.

— Ни о чем, — в один голос отвечают они, явно что-то скрывая.

Роузмэри качает головой, словно не верит им, но ее это мало волнует, и она возвращается в гостиную с баллончиком взбитых сливок «Кул уип» и большой сервировочной ложкой.

— Продолжайте в том же духе, — бросает она через плечо.

Что Джейсон и делает, меняя тактику и переходя к своей прямой манере.

— Вэл. Просто скажи мне. Что-то происходит?

Она медлит, за долю секунды решая, что не хочется отягощать все это еще и ложью.

— Да, — наконец признается она. — Но это не... физическая близость.

Она думает об их объятии прошлым вечером, таком же интимном, как любая минута ее жизни, но все равно считает, что говорит правду. Фактически.

— Ты влюбляешься в него?

Застенчивая улыбка Вэлери выразительнее любых се слов.

Джейсон присвистывает.

— Ну ничего себе. Ладно... Он женат, правильно?

Она кивает.

— Живет отдельно?

— Нет. — Вэлери отвечает на вопрос так, как учит отвечать своих клиентов — как можно проще, не давая никакой дополнительной информации. — Насколько я знаю, нет, — добавляет она, питая надежду, что, может, в этом все дело.

— И?..

— И ничего, — говорит Вэлери.

Она тысячу раз думала о его жене, конечно, представляла себе ее, их брак. Как она выглядит? Какая она? Почему Ник в нее влюбился? И что важнее, почему разлюбил? А может, и не разлюбил? Может, это касается только их двоих, их взаимного чувства, неподвластной им силы, которая сводит их вместе, — и ничего больше.

Вэлери не знает, какой сценарий предпочитает, хочет ли быть реакцией на надоевшее или тем, что его покорило, сразило как удар молнии, перевернув его благополучное существование, предлагая нечто большее. Нечто лучшее. Вэлери только знает: Ник не из тех, с кем это уже случалось. Она поклянется чем угодно.