Opus 1 - Евгения Сергеевна Сафонова

в прорезях птичьей маски, отражавшие белый свет, смотрели только на Герберта, творившего неведомое колдовство за её спиной.

Что бы он ни увидел, ему это не понравилось.

– Мёртвая Молитва! – закричал убийца, кидаясь на Еву.

– Кончай его! – В голосе другого, откликнувшегося за пределами круга, Ева с изумлением расслышала ужас. – Сейчас!

Колдовской приказ вздёрнул её руки, принимая на смычок удар огненной шпаги. Тут же – ещё один, и ещё; через кости поверженного скелета уже перепрыгнул новый противник, и языки фиолетового пламени яростно отлетали от её купола, и вторая тень пала от чужого клинка…

…И против троих ей никак не выстоять, и, чёрт возьми, что же делать, что же…

…Гербертскореескорееско…

Белое сияние ударило Еве в спину: белее снега, чистое, как безжизненная первозданная пустота, где не было места даже вселенской черноте. Пульсирующими волнами оно разошлось по лесу, накрыв убийцу перед ней, каменный круг, тени, тут же исчезнувшие, и старый храм – к нему бежали иные из врагов, стремясь укрыться от чего-то страшного.

Вторая волна вынудила убийцу выронить шпагу.

Третья – рухнуть на колени, царапая ногтями птичью маску.

Четвёртая – сбросить её с себя, явив живое лицо, на глазах приобретающее мёртвый серый оттенок.

Сняв ненужный больше купол, выпустив ненужный больше смычок, Ева смотрела, как один за другим убийцы падают наземь. Скребя пальцами хвою, пытаясь куда-то уползти, что-то сделать – тщетно. Серое лицо ещё дышащего врага расцветало лиловыми пятнами, трупной синевой и тошнотворной зеленью; когда оно сделалось чёрным, Ева всё же решилась повернуться.

Боясь того, что увидит за своей спиной, едва ли не больше, чем зрелища тлеющих заживо людей.

Герберт всё так же стоял, раскинув руки. Гибельное сияние окутывало его звёздным плащом, просвечивало сквозь пальцы, гладило волосы. Оно выбелило и спокойное лицо, обращённое к небу, и золотые пряди, которые шевелил неведомый, нездешний ветер, и за спиной избранника Великого Жнеца, неслышно шептавшего слова Мёртвой Молитвы, раскинулись два огромных, дымчато-призрачных, сотканных из кладбищенского тумана крыла.

Это и правда было страшно. Страшно в своей нечеловеческой, безжизненной красоте.

Крылья истаяли в воздухе вместе с тем, как мягко, словно гаснущая звезда, померкло белое сияние. Спустя пару мгновений после того, как Герберт сомкнул губы, выдохнув последнее слово.

Опустив голову, он встретил Евин взгляд, ставший почти зачарованным.

– Мёртвая Молитва, – сухо пояснил Герберт, отвечая на незаданный вопрос. В топазной глуби его глаз ещё плескались белые блики. – Сильнейшее оружие любого из нас. Заставляет всех живых вокруг истлеть. Мощность, скорость и радиус действия зависят от силы некроманта. Я… довольно силён, но на сотворение всё равно требуется время. – Герберт поднял с земли окровавленный нож, изрезанный рунами по серебру. Вогнал его куда-то под куртку: должно быть, в потайном кармане притаились ножны. – Спасибо, что прикрыла.

Ева, поколебавшись, оглянулась через плечо – на усыпавшие лес скелеты в масках и чёрных одеждах. Всё, что осталось от дюжины убийц, явившихся по душу Гербеуэрта тир Рейоля.

Ещё дюжина душ в его незримую свиту…

– Молитва, значит, – слабо проговорила она.

– Тебя что-то смущает?

– До этого момента я считала силу веры куда менее убийственной.

Герберт оставил высказывание без комментариев.

– Пойдём отсюда, – сказал он, прежде чем побрести к реке. Медленно, с трудом передвигая ноги.

На сей раз у Евы не нашлось ни слова против.

Потревожить Герберта, окопавшегося в рабочем кабинете, она осмелилась только вечером.

По возвращении в замок некромант заявил, что старания убийц уже обеспечили ей на сегодня превосходный урок и отменную практику. После чего милостиво отпустил Еву на все четыре стороны: в пределах замка, разумеется. Так что день она провела в непривычном безделье – за просмотром аниме на планшете и осмыслением того, что случилось утром.

Забавно. Её теперь даже мечом протыкать бесполезно. Своеобразное бессмертие, которое было бы читерством, как любит говорить Динка, если б к нему не прилагалась не-жизнь. Из которой, несмотря на некоторые преимущества, Ева предпочла бы убрать приставку «не».

Бессмертие в смерти…

Забытое осознание своей не-жизни накрыло внезапно и остро, вернув в душу тот же страх, что захлестнул её в первый вечер в чужом мире. Все эти дни у Евы было слишком много хлопот – планирование побега, война с Гербертом, уроки, шпионы, загадки, убийцы, – чтобы бояться и помнить, насколько тонок волосок, отделяющий её бытие от небытия. Она злилась, а злость и страх плохо совместимы.

Теперь, когда её оставили наедине с собой, а поводы злиться почти исчезли, прятаться от незваных мыслей было незачем.

Отчасти поэтому вскоре она стучалась в массивную дверь, путь к которой любезно указал Эльен.

– Можно? – спросила Ева, заглянув внутрь.

Не требовалось дополнительных пояснений, чтобы понять: эта комната принадлежала покойному господину Рейолю. Стены обшивали лаконичные деревянные панели, немногочисленная обстановка почти кричала о суровости того, кто её выбирал. Герберт сидел у окна, черневшего ночной тьмой, за огромным дубовым столом, на котором высились груды бумаг.

– Чего тебе? – завидев Еву, не слишком любезно вопросил нынешний хозяин кабинета. Он вымачивал педантично сложенную хлопковую тряпицу в миске с неким раствором, пока рядом ждали ножницы и бинты. – Я немного занят.

– Хотела попросить у тебя книгу, – не обращая внимания на тон, сказала Ева. – Как освободишься, конечно.

Она лукавила. В действительности (как бы ей ни хотелось этого не признавать) она просто беспокоилась, как венценосный сноб чувствует себя после покушения. А поскольку тот уполз зализывать раны в одиночестве, узнать о его самочувствии можно было, лишь нарушив это одиночество.

Судя по синякам под глазами, перевязанным рукам и кровавой черте на почти белом лице – промытой, но не исцелённой, – самочувствие оставляло желать лучшего.

– Что за книгу?

– О той молитве, которую ты сегодня сотворил. Хочу узнать, как ты это сделал.

– Тебе такого всё равно не повторить, можешь не беспокоиться. – Отжав тряпицу, Герберт прижал её к рассечённой щеке. – Ашшш…

Некромант явно старался, но не сумел сдержать шипения, прорвавшегося сквозь зубы.

– Больно? – Когда он отнял примочку от раны, Ева не выдержала – решительно обогнула стол и отобрала у него тряпицу. – Дай я.

То ли от удивления, то ли по другим причинам, но тот не стал возражать. Лишь судорожно выдохнул, когда Ева осторожно, бережно промокнула порез: к счастью, ровный и не слишком глубокий.

– Долго надо держать?

– Нет, – процедил Герберт. – Смачивать, слегка отжимать и коротко касаться.

– Хорошо.

Опустив тряпицу, Ева машинально подула на тонкую линию, багровевшую на неестественно бледной коже, и некромант резко повернул голову.

– Что ты делаешь?

– Если рану щиплет, от этого должно стать легче. – Под взглядом расширенных глаз, чей