Ганнибал. Восхождение - Томас Харрис

– Я вижу тебя, и сверчок поет в унисон с моим сердцем.

– Мое сердце трепещет от счастья при виде той, что научила мое сердце петь, – отвечал он.

– Сдай их инспектору Попилю. Кольнаса и всех остальных.

Ганнибал прикончил свое саке и поставил чашку на стол.

– Это вы из-за детей Кольнаса, да? Вы же складываете бумажных журавликов для детей.

– Я складываю журавликов за твою душу, Ганнибал. Тебя затягивает во тьму.

– Не затягивает. Когда я не мог говорить, меня не затягивало в молчание. Это молчание захватило меня.

– Из этого молчания ты пришел ко мне, ты стал говорить со мной. Я знаю тебя, Ганнибал, и это знание – нелегкая ноша. Тебя влечет в сторону тьмы, но тебя влечет и ко мне.

– На Мост грез.

Кото издал слабый звук, и она отложила его. Протянула к нему руку. Он поднялся на ноги, ветка вишни скользнула по его щеке, и она повела его в ванную. Вода исходила паром. Возле ванны горели свечи. Она указала ему сесть на татами. Они сидели, касаясь коленями друг друга, их лица на расстоянии фута.

– Ганнибал, поедем со мной ко мне домой, в Японию. Ты можешь получить практику в клинике моего отца, в его доме. Там много работы. И мы там будем вместе. – Она поцеловала его в лоб. – В Хиросиме зеленые побеги пробиваются сквозь пепел к свету. – Она коснулась его лица. – Если ты – выжженная земля, то я стану теплым дождем.

Леди Мурасаки взяла апельсин из чаши возле ванны. Взрезала его ногтями и прижала благоухающую руку к губам Ганнибала.

– Одно настоящее прикосновение лучше, чем Мост грез. – Она затушила стоявшую рядом с ними свечу чашкой из-под саке, оставив чашку опрокинутой на свече и держа ее там дольше, чем было необходимо.

Она подтолкнула пальцами апельсин, и тот покатился по плиткам в ванну. Она положила ладонь на затылок Ганнибалу и поцеловала его в губы – настоящий расцветший бутон, открывающийся навстречу солнцу.

Ее лоб прижался к его губам, она расстегнула ему рубашку. Он удерживал ее на расстоянии вытянутых рук и смотрел прямо в ее прекрасное лицо, в ее сияние. Они были близко и в то же время далеко друг от друга, каклампа, стоящая между двумя зеркалами.

Ее халат упал на пол. Глаза, груди, точечки света на ее бедрах, симметрия на симметрии. У него участилось дыхание.

– Ганнибал, обещай мне.

Он прижал ее к себе, очень сильно, и закрыл глаза, очень плотно. Ее губы, ее дыхание на его шее, на ямочке под шеей, на его ключице. На его ключице. Весы св. Михаила.

Он видел апельсин, плавающий в воде. На мгновение он превратился в череп олененка в кипящей воде в ванночке, он бьется, бьется вместе с ударами его сердца, словно и в смерти отчаянно силится прободать себе путь прочь оттуда. Проклятые грешники в цепях под его грудью маршировали по диафрагме в ад, расположенный под весами. Стерно-гиоид, омо-гиоид, тирогиоид, яре-е-емная вена. Ами-и-и-инь.

Теперь было самое время, и она это знала.

– Ганнибал, обещай мне. Удар сердца, и он ответил:

– Я уже дал обещание Мике.

Она неподвижно сидела возле ванны, пока не услышала стук закрывшейся входной двери. Она надела халат и тщательно затянула пояс. Она взяла свечи с ванны и поставила их перед фотографиями на своем алтаре. Их свет отражался от лиц присутствующих мертвых и от взирающего на все это самурайского доспеха, и на маске Дато Масамуне она видела будущих мертвых.

Доктор Дюма повесил лабораторный халат на вешалку и толстенькими розовыми пальцами застегнул верхнюю пуговицу. Щеки у него тоже были розовые, волосы светлые и блестящие, словно свежевымытые, а его одежда оставалась свежей весь день. Он источал на окружающих какую-то неземную радость, которая также пребывала рядом с ним весь день. В лаборатории еще оставалось несколько студентов, отмывающих секционные столы.

– Ганнибал, завтра утром мне понадобится тело со вскрытой грудной полостью, чтобы были видны ребра. В основные легочные сосуды введите контрастную жидкость, равно как и в основные сердечные артерии. Подозреваю, что номер восемьдесят восемь, судя по цвету его лица, скончался от тромбоза коронарных сосудов. Это будет интересно посмотреть, – радостно заявил он. – Сделайте нисходящий разрез передней стенки и обозначьте всю зону желтым. Я оставил вам все указания. Это большая работа. Я могу попросить Грава остаться и помочь вам.

– Я буду работать один, профессор.

– Так я и думал. Кстати, у меня есть хорошая новость: Альбен Мишель прислал первые отпечатки гравюр. Завтра можно будет их посмотреть. Я сгораю от нетерпения.

Несколько недель назад Ганнибал передал свои зарисовки в издательство на улице Гюйгенса. Увидев название улицы на табличке, он невольно вспомнил учителя Якова и труд Христиана Гюйгенса "Трактат о свете". После этого он с час сидел в Люксембургском саду, глядя на игрушечные парусные кораблики в пруду, мысленно разворачивая завиток, образованный полукруглой клумбой. Под рисунками для нового анатомического атласа будет стоять подпись "Лектер-Яков".

Последний студент покинул лабораторию. Здание теперь было пустым и темным, за исключением яркого света на рабочем месте Ганнибала в анатомической лаборатории. После того как он выключил электрическую секционную пилу, остались только слабый завывающий шум ветра в каминных трубах, перезвон инструментов, похожий на стрекотание насекомых, и бульканье в ретортах, в которых разогревались контрастные жидкости для инъекций.

Ганнибал внимательно осмотрел труп – коренастого мужчину среднего возраста, закутанного в простыню, за исключением разъятой грудной клетки. Ребра торчали, как шпангоуты лодки. Вот зоны, которые доктор Дюма желал бы выставить на обозрение в ходе лекции, лично делая последние разрезы и извлекая легкое. Для иллюстрации к атласу Ганнибалу было необходимо увидеть заднюю часть легкого, сейчас недоступную для обозрения, скрытую в глубине трупа. Ганнибал, включая по пути свет, прошел по коридору в анатомический музей, чтобы посмотреть там.

* * *

Жигмас Милко сидел в кабине грузовика, припаркованного на противоположной стороне улицы. Оттуда он мог свободно видеть, что происходит внутри здания медицинского факультета, и следить за тем, как Ганнибал идет по коридору. В рукаве у Милко был спрятан короткий ломик, пистолет и глушитель лежали в карманах.

Он хорошенько рассмотрел Ганнибала, когда тот включил свет в музее. Карманы его лабораторного халата были явно пусты. Видимо, он не вооружен. Вот он покинул музей с какой-то банкой в руках, и лампы по очереди погасли, когда он прошел обратно в лабораторию. Теперь свет горел только в лаборатории, проникая наружу сквозь матовые окна и прозрачный люк в потолке.

Милко заключил, что ему не понадобится особо долго тут прятаться, но на всякий случай решил сначала выкурить сигарету – если топтун из посольства оставил ему сигареты, прежде чем исчезнуть. Можно подумать, что этот ленивый урод никогда в жизни не видел приличного курева. Он что, всю пачку с собой унес? Черт побери, в пачке оставалось по крайней мере штук пятнадцать "Лаки страйк"! Ладно, покончим с этим, потом прихватим американских сигарет на bal musette[70]. Надо немного разрядиться, пообщаться с девицами, потереться об их животы своим передком с глушителем в боковом кармане брюк, глядя при этом им в глаза, чтобы видеть, как они реагируют на тыкающийся в них твердый предмет... А рояль для Грутаса можно будет забрать и утром.