Севастопольский вальс - Александр Харников

Мы вышли в море на рассвете. Наш катер сноровисто мчался по водной глади, все дальше и дальше удаляясь от Херсона и приближая нас к следующему эпизоду войны, которая началась за сто с лишним лет до моего рождения. Странно как-то все…

До выхода я имел длительную беседу с Хулиовичем. Когда он мне сказал, что назначает меня своим представителем, пока сам не придет с генералом Хрулёвым, я напрямую спросил, что мне предстоит делать. Его ответ был изумительным: «будешь заниматься все той же фигней, что и обычно, но вот только вдобавок информировать меня обо всем, что происходит, представлять меня на всех мероприятиях, ну и далее по списку». Иными словами, принеси то – не знаю что. Причем в темпе «держи вора».

Кроме того, мне не хотелось, чтобы Маша отправлялась по выжженной степи, тогда как я буду кайфовать на борту «Раптора». У родителей одного моего приятеля была лодочка, на которой мы нередко ходили по Лонг-Айлендскому заливу, то понырять, то в Коннектикут, то вдоль берега, то даже в Нью-Йорк. Конечно, скорость была не та и вооружения никакого, зато комфорта было всяко побольше. Ну, не предусмотрены на «Рапторе» бар с коктейлями (кои мы потребляли втайне от предков приятеля) и шезлонги… Да и нырять предстояло не мне, а капитану Мишину и его ребяткам, и не сейчас. Зато небольшая морская прогулка, да еще и с гарантированной безопасностью, куда приятнее, чем трястись несколько дней по степи, пусть даже в «Тигре», оборудованном кондиционером.

Я умолял Хулиовича отправить Машу на «Рапторе», в идеале вместо меня или хотя бы в довесок ко мне. Насчет первого он даже слушать не стал, а насчет второго сказал, что ему, видите ли, нужен журналист.

У меня такое впечатление, что он влюбился в Машу, только вот не хочет в этом признаваться. Да и нашей «Валькирии» он, как мне кажется, небезынтересен. Вот только Маша любые отношения в данный момент расценит как измену со своей стороны; не знаю, сколько ей предстоит ждать, чтобы решила, является ли она вдовой, и не пора ли устраивать свою жизнь в этом мире заново. В монахини она не пойдет, не такой она человек, хотя и верит в Бога.

Так что на борту «Раптора» была пестрая компания: командир катера мичман Федор Максимов, его помощник Василий Ниеминен, ротмистр Шеншин и подпоручик Грод, Саша Николаев и Павел Филиппов. Топить вражеские корабли готовились капитан Мишин со своими «пираньями»; курсант-радист Алексей Готтберг (как ни странно, настоящий питерский немец) поддерживал радиосвязь.

«Раптор» пожирал милю за милей. Я знал, что этот маленький кораблик может развивать просто фантастическую скорость – 50 узлов, или 50 морских миль в час. Это, если использовать привычные мне единицы, пятьдесят семь с половиной сухопутных миль в час или чуть более девяноста километров.

Правда, сейчас «Раптор» шел так называемым экономическим ходом, чтобы зря не тратить горючее. В моторном отсеке урчали два дизеля, каждый мощностью 2300 лошадиных сил.

Путь наш лежал мимо Евпатории, в которой в нашей истории пять дней назад высадились объединенные силы англичан, французов и турок. Сопротивление высадке оказано не было – светлейший князь Меншиков не планировал атаковать вражеский десант в тот момент, когда он был наиболее уязвим. Вместо этого князь пассивно наблюдал за тем, как враги высаживаются на русскую землю.

Весь день накануне высадки союзники были заняты сбором отставших судов у Евпатории. Около полудня пароходы «Карадок», под парламентерским флагом, а также «Симпсон» и «Фридланд» подошли к городу, а 36-пушечный винтовой фрегат «Трибун» занял позицию у берега и приготовился открыть огонь по городским строениям.

Исполнявший обязанности коменданта Евпатории майор Браницкий, с командою слабосильных Тарутинского егерского полка в числе до 200 человек, отступил по дороге на Симферополь. Неприятель, заняв город отрядом в три тысячи человек с двенадцатью орудиями, оставил для их поддержки несколько судов.

В городе союзники обнаружили 60 тысяч четвертей пшеницы (одна четверть – 209,66 литра), принадлежавшей местному купечеству. Такое огромное количество зерна скопилось в Евпатории потому, что из-за войны Босфор был закрыт для русских торговых судов. Князь Меншиков не удосужился отдать приказ вывезти зерно из города, хотя его предупреждали о грядущей высадке. Так неприятельская армия была обеспечена хлебом на целых четыре месяца.

Несколько дней спустя князь Меншиков донес императору, что неприятель, совершив высадку в значительных силах, оставался на месте, и что наши войска занимали позицию по реке Альме, при деревне Бурлюке. 8 (20) сентября на берегах этой небольшой крымской речки и произойдет роковое для русской армии сражение.

Все это было в нашей истории. Что именно случилось или случится здесь, после известных событий на Балтике, нам только предстояло узнать. Вот только я почему-то сомневаюсь, что ревнители «европейских ценностей» откажутся от своих планов. Мы узнали в Херсоне, что неприятельский флот уже с двадцатых чисел августа находился у южного и западного берегов Крыма.

Я догадывался, что наш катер может во время следования столкнуться с кораблями противника. Но я надеялся, что он легко уйдет от погони, используя свое преимущество в скорости. Но, как выяснилось, командир «Раптора» оказался настроен более решительно.

В десантном отделении было тихо. Шеншин о чем-то негромко толковал с Филипповым, Саша Николаев глядел в узенькие прямоугольные иллюминаторы на море, Лёха Готтберг ковырялся в своих девайсах. А Грод и наши «парусники», по старой солдатской привычке, кемарили. Я поднялся по маленькому трапу из десантного отсека в рубку. Федя с Васей сидели в мягких креслах. Федя меланхолично крутил баранку рулевого колеса, управляя катером. Вася, одной из обязанностей которого являлось управление вооружением, смотрел на дисплей. Он мне успел рассказать, что прямо со своего места оператор с помощью дистанционно управляемого боевого модуля может вести огонь по надводным целям, находящимся на расстоянии мили. Пули из пулемета калибра 14,5 мм запросто могли пробить борта британских кораблей.

Кроме крупнокалиберного пулемета на «Рапторе» можно было установить на вертлюжных установках два обычных «Печенега».

Я уже начал спускаться по трапу в десантный отсек, когда услышал удивленный возглас:

– Вася, смотри, что это за каракатица ползет?!

Снова поднявшись наверх, я увидел, как на расстоянии мили на пересечку нашего курса, отчаянно дымя трубой, со скоростью улитки ползет какой-то парусно-паровой музейный экспонат типа тех, которые нам уже были знакомы по Балтике.

Внешне этот корабль не выглядел грозно – размеры его были сравнительно небольшими, пушек на палубе я не заметил, а своими смешными гребными колесами он напоминал старинные пароходы, плававшие в середине XIX века по Миссисипи. В бинокль еле-еле угадывалось название «Hamster». Хомяк, блин…

Еще раз посмотрев на «каракатицу-хомяка», я сбежал вниз по трапу и прервал увлеченную беседу ротмистра Шеншина с его коллегой из будущего. В двух словах я доложил о появлении противника – в том, что это английский или французский военный корабль, я не сомневался не только потому, что ни один русский корабль не рискнул бы появиться сейчас в районе Евпатории, но и, понятно, из-за названия сего чуда боевой техники.