Первая работа. Возвращение - Юлия Кузнецова

Вот и не могу без слёз смотреть на слово «любовь».

Со слезами на глазах,

Мария

Как бы я ни старалась распланировать время между всеми предметами, по которым собиралась сдавать ЕГЭ, как бы я ни пыталась уделять внимание каждому из них, всё равно, словно вредный младший ребёнок, прибегала литература и съедала всё: и внимание, и время. Самым нелёгким делом оказалось чтение школьной программы целиком, с самого начала.

Нелёгким, потому что названия все знакомы, даже про писателей какие-то факты вспоминаются, да и общую мысль произведения я могла сформулировать без труда. А вот спроси меня: кем по профессии был отец Базарова? Или как зовут деда Натальи Коршуновой? В ответ я только печально пожала бы плечами, а потом бросилась бы перерывать книгу или гуглить. Моя память временами уже трещала по швам, а я запихивала и запихивала в неё новые сведения, словно вещи – в туго набитый чемодан.

Наталью Евгеньевну эти, как она говорила, «лакуны», то есть пробелы по фактическим данным, не беспокоили вовсе.

– Часть В – на вашей совести, – любила повторять она, когда мы оставались после уроков у неё в классе. – А вот часть С – на моей.

Часть С – сочинение-размышление, сочинение-анализ – была моим ещё одним ночным кошмаром. Каждый раз мы писали по два-три сочинения, которые Наталья Евгеньевна проверяла, объясняла ошибки, заставляла переписывать, а потом, когда после трёх-четырёх проверок сочинения достигали нужного ей уровня, заставляла учить их близко к тексту! Это задание сначала казалось мне невыполнимым. И только потом я поняла – так она побуждала нас обращать внимание на те слова, которые мы используем и которые она одобряет, на логику, которая казалась ей весьма убедительной.

– Анализируйте, ребята, – убеждала Наталья Евгеньевна.

Иногда мне казалось: я справлюсь. Времени вагон. Прочту всё и выучу, что нужно. А иногда я теряла надежду. Для этого было достаточно пары сложных вопросов из теста в интернете или сочинения, полностью перечёркнутого Натальей Евгеньевной.

Попадались и темы, которые казались крепкими орешками. Мотив одиночества в лирике Лермонтова я могла раскрыть за пару минут. Только эта тема была слишком лёгкой для экзамена.

А вот когда мне встречалось слово «психологизм» в той же лирике, я терялась. Видела отдельные буквы «с», «х», «з», «м», но не могла двинуться дальше, буксовала в тупике.

«Не сдам! – паниковала я. – Зачем я выбрала эту ужасную литературу?»

Однако Наталья Евгеньевна оказалась права: на переводческий литература была нужна. Вот если бы я шла в педагогический, то достаточно было бы результатов по обществознанию. Но нет, не дождётесь! Данку доучу, вырвусь в Испанию, и больше никаких детей!

К тому времени, как Данка провалила важный тест, который я так и не отважилась прочитать, мы занимались с Натальей Евгеньевной два месяца. Мы – это я и ещё пара девчонок. Мы успели прочесть довольно много, да и сочинений уже скопилась целая стопка. Поэтому я очень удивилась, когда перед занятием в класс заглянул Виталик Горбунков.

– Можно с вами? – спросил он Наталью Евгеньевну.

Она приподняла брови, но сделала приглашающий жест.

– Милости просим!

Виталик подошёл к моей парте, скинул с плеча спортивную сумку, швырнул её под стул рядом со мной, потом наконец спросил:

– Не занято?

Я пожала плечами и улыбнулась. Он сел, снова нагнулся, порылся в сумке, достал замусоленную тетрадку и простой карандаш. Карандаш был короткий, заточенный с обеих сторон. Я открыла пенал, вытащила ручку и протянула ему. Он оживился, взял ручку и поблагодарил.

– Тебе на сколько баллов сдать надо? – прошептал он.

– Ой, больше восьмидесяти, – отмахнулась я. – Не спрашивай. Ужас и кошмар.

– А мне и шестидесяти хватит, – поделился Виталик.

– Куда поступаешь? – с любопытством спросила я.

– Не скажу, – помотал он головой, – а то все туда скопом побежите.

Я фыркнула.

– Виталя, ты что-нибудь перечитал? – поинтересовалась Наталья Евгеньевна. – «Мёртвые души», «Тихий Дон»?

Он покачал головой.

– Как же ты успеешь? – ужаснулась учительница.

Он пожал плечами. Она посмотрела на него неодобрительно и всё же не стала выгонять.

– И правда, как ты успеешь? – прошептала я.

– Я сжимаю время, – в ответ прошептал Виталик, – вот так.

И он показал, как держит в руках что-то небольшое, вроде мягкой игрушки, и сжимает её изо всех сил.

– А потом оно распрямится, и у меня его будет вагон, – доверительно прошептал он.

Я зажала рот рукой, чтобы не рассмеяться в голос. А когда вернулась к теме сочинения, то обнаружила, что она перестала выглядеть пугающей («Взаимосвязь красоты и духовности»). В голове возникла сама собой, неизвестно откуда, первая фраза. За ней выскочила ещё одна, и ещё. Я принялась строчить текст.

Виталик тоже написал пару-тройку строчек, а потом прошептал:

– Отгадай, какую эсэмэску написала бы Пушкину белочка?

– Не знаю, – пожала я плечами, еле сдерживая улыбку.

– «Пушкин, а Пушкин? Ты сам когда-нибудь изумруды грыз?»

Я захихикала.

– А Муму? – не отставал Виталик. – Муму что бы написала Герасиму?

– «Не топи меня»? – предположила я.

– Нет. «Что-то ты недоговариваешь, Герасим…»

– Прекрати, – пихнула я его локтем в бок, поймав строгий непонимающий взгляд Натальи Евгеньевны.

Виталик послушно умолк. Его юмор и уверенность помогли создать такое пространство вокруг нас, которое даже дома мне не всегда удавалось построить. Что-то похожее на домик на дереве, отделённый от внешнего мира. Домик, в котором хотелось придумывать и писать.

– Виталя, как можно работать в таком шуме? – покачала головой Наталья Евгеньевна. – Прочти-ка, что у тебя вышло.

Виталик поднялся и спокойно зачитал своё небольшое сочинение. Все переглянулись. Буквально в нескольких строчках он ловко привёл примеры из литературных произведений, где красота объяснялась через богатый внутренний мир, и в доказательство перечислил нравственные достижения героев.

– Достойно, – наконец выговорила Наталья Евгеньевна. – Хотя анализа, анализа стоит добавить. Помозгуй. И… добро пожаловать в нашу группу.

– Как тебе это удалось? – прошептала я, когда он сел. – Как ты запомнил столько подробностей из книг?

– Легко, – прошептал Виталик. – У меня фотографическая память. Помню всё, что видел, на сто процентов.

– Везёт… – разочарованно протянула я, вспомнив о бедной Данке.