Конклав - Роберто Пацци

Они смеялись три часа. Но архиепископы из Вены, Варшавы и Праги смеялись еще дольше, наблюдая из своих комнат за Этторе Мальвецци, который поглощал холодные макароны, приготовленные Контарини…

Камерленг вошел в апартаменты туринского архиепископа в конце следующего дня после голосования, опять безрезультатного. Посещение больных было одной из семи его обязанностей. Но этот порог преосвященный курии он переступал явно из-за того, что кардинал Мальвецци продолжает получать голоса. Вот и два дня назад за него проголосовали тридцать семь кардиналов, то ли из-за растерянности, то ли по оплошности одной монахини-полуволшебницы. Тридцать семь он получил и в следующем голосовании.

Температура в этом уникальном «теле», в Святой Коллегии, сохраняется достаточно высокой. С одной стороны, уже никто больше не может себе представить, что возможно голосовать не за Мальвецци, даже если он откажется от своей кандидатуры на папский престол. Но, с другой – не просто говорить с человеком, беседующим с покойными, предвидящим события и течение дня, который сумел «вызвать» кардинала Угамву, который читает в тишине, или стоит около окна своего кабинета, глядя на противоположное, матовое с желтоватыми стеклами.

Известно, что Мальвецци прервал чтение только для того, чтобы скромно поесть самому и самолично дать еду животным, живущим в его комнатах. Он был одним из немногих, неподдавшихся чуме смеха, поскольку пищу ему готовила не монахиня из Сахеля… Но и эта скромность, можно считать, демонстрировала его предусмотрительность.

Немного ранее, в предвечернее время, жизнь камерленга осложнил телефонный звонок. Звонили из правительственного Квиринальского дворца, и он не смог отказаться от разговора, тем более, что предвидел – о чем пойдет речь.

Он вынужден был терпеть суровое и одновременно печальное заявление главы государства, высказавшего живое беспокойство итальянского народа по поводу этой сверхнормальной медлительности в выборе нового епископа Рима. Если Веронелли, с одной стороны, и порадовался вниманию такого высокого уровня, в контрасте с ростом потери всякого интереса масс-медиа к происходящему в конклаве, то, с другой стороны, этот телефонный звонок раздражал, как безосновательное вмешательство в ватиканские дела. Практически разговор ни к чему не привел. Веронелли считал его шедевром дипломатической фальши, правда, и небольшой своей победой, переговорив с женой президента, синьорой Джиной, говорившей первой. Палатинский капеллан из Квиринала сначала передал трубку супруге президента. Джина Таралло ин Сальвиати сообщила: при официальном визите будущего понтифика к президенту она наденет белое одеяние, столетиями предпочитаемое католическими королевами Испании и Бельгии, а также великой герцогиней Люксембургской и принцессой Монако. Синьора заранее адресовала ему поправления за окончательный выбор преосвященными, однако холодное и сухое «спасибо» в ответ женщину удивило. Может быть, чтобы размягчить кардинала-камерленга, жена президента заговорила пространно и на другие темы. В конце концов, она добавила, что желает пригласить его к себе в гости к завтраку, и как можно скорее, итальянских кардиналов – членов Святой Коллегии, если есть возможность закрыть конклав на один хотя бы день; извинилась заранее – если кухня в Квиринале окажется не того уровня, что в Ватикане…

Мгновенно в Веронелли проснулось тосканское ехидство. Он сменил тон и медоточивым голосом поинтересовался – не предоставить ли в распоряжение Квиринала несколько кухарок, неитальянского происхождения, но совершающих чудеса кулинарии в эти долгие дни конклава. Синьора Джина предложение приняла, благодаря его за этот действительно щедрый подарок.

– Вы мне пошлите поскорее этих кухарок, Ваше Высокопреосвященство; откуда они?

– Синьора, они африканские монахини, из Сахеля…

Но как и чем можно убедить безумного?

Сопровождаемый исхудалым Контарини, от одежды которого сильнее, чем всегда, разило табаком, камерленг пришел к Этторе Мальвецци.

Ангельский и невозмутимый вид, – камерленг не знал, что и сказать; может быть и действительно Мальвецци нездоров. Сидит в кресле, горит над ним свет, кажется Учителем Церкви, погруженным в глубокие размышления. То ли святой Иероним[71]в кабинете, рядом лев, замененный курами, котами и совами, то ли святой Карло Борромео, размышляющий над проповедью, которую должен произнести через некоторое время в Соборе; под рукой – массивный кусок черствого хлеба и стакан воды к ужину… Ни тревоги, ни подозрительного и необычного впечатления не производит. Когда Мальвецци понял, кто входит в его комнату, он отложил книгу на стол и медленно поднялся. Улыбнулся, пригласил Веронелли сесть рядом, напротив огня, на одно из двух кресел у стены. Спросил камерленга – можно ли ему предложить попить, предупредил, что у него есть только вода.

– Пойдет и вода, Этторе… И вода…

– … Минеральная, естественно…

– Хорошо тут у тебя. И у камина тяга лучше. Знаешь, мне только что звонил некто из сильных мира сего с жалобами на нашу задержку; говорит, что это вредит отношениям между Италией и Церковью, сказал, что предвидит большие сложности. Что ты думаешь об этом?

– Почему ты мне не говоришь, что это был Президент Республики? Проверяешь меня? Пришел, чтобы испытать меня?

– Испытать? Со всеми теми мыслями, которые меня уже одолели и мучают, мой дорогой Этторе… Да, ты тоже мне их добавил. Ты нас очень перепугал. Во всяком случае, ты один можешь помочь мне…

– Но я знаю столько же, сколько и ты.

– Нет, ты уже показал, что знаешь больше других. Позавчера ты дал мне понять, что получишь ровно тридцать семь голосов, не меньше и не больше. Чем еще можно подтвердить то, что я сказал, дорогой Этторе?

– Ко мне вернулась только моя просьба.

– Какая просьба?

– Просьба об отводе, то есть перевести голоса за меня на другое имя.

– Да, это в конклаве известно, но все это приняли как самоотвод из простой скромности, вызвавший еще большее число голосов в твою пользу.

– Нельзя же меня за это упрекать.

– Ты все еще хочешь отказаться баллотироваться?

– Больше чем всегда.

Камерленг вздохнул облегченно – он получил первую гарантию. Теперь для официального оформления отвода нужно немного такта и дипломатии. Он пил минеральную воду, поданную Контарини, наблюдал за разными животными, присутствующими в комнате, вонь от которых сейчас же, как только он вошел, ударила в ноздри. И хотя в Сикстинской капелле почти во всех помещениях Umax курятника стал привычным, здесь зловоние было особенным, почти невыносимым. Удивился тому, что Мальвецци как будто не замечает этого.