Всему свое место. Необыкновенная история алфавитного порядка - Джудит Фландерс

местами и объединять с другими записями на других страницах или в других тетрадях; 3) если кто-то хотел, чтобы друг прочитал какую-либо запись, ее приходилось переписывать, чтобы не одалживать драгоценную, единственную в своем роде тетрадь целиком.

Для исполнения своего замысла Харрисон разработал конструкцию шкафа с деревянными стержнями, по одному на каждую букву алфавита. На каждый стержень прикреплялось множество крючков, помеченных медными табличками с ключевым словом или топосом, как было принято в книгах общих мест. Его план предусматривал изготовление 3000 предварительно отпечатанных табличек для каждого шкафа и еще 300 пустых табличек, которые будут надписаны в соответствии с интересами их владельцев. Владелец «ковчега» будет носить с собой вместо блокнота некоторый запас бумажных листков, чтобы выписывать на них любые цитаты, достойные сохранения, указывая ключевое слово. Вернувшись домой, он просто откроет шкаф и прикрепит каждый листочек к соответствующему крючку; затем, чтобы вновь найти цитату, он будет искать табличку с отпечатанным ключевым словом; если он работает над большим проектом, все выписки по определенной теме можно собрать, разложить и перемещать по мере необходимости. Кроме того, «ковчег» Харрисона позволил группам ученых, например из круга Хартлиба, студентам университета или членам научного сообщества совместно трудиться над одной работой, создавая одновременно материальное и виртуальное хранилище знаний[435].

По некоторым сведениям, были изготовлены два образца этого шкафа, один из которых, представлявший собой «модифицированную» версию «ковчега», принадлежал Плакцию, а другой в итоге был приобретен Лейбницем. Впрочем, как то, что они в действительности существовали, так и то, что владельцем одного из них был Лейбниц, не известно наверняка[436]. Возможно, Лейбниц делал в процессе чтения заметки на листочках бумаги (он называл их Zetteln), предположительно располагая их в алфавитном порядке, а затем переписывая в гроссбухи, упорядоченные по темам[437]. Однако сам Лейбниц писал, что он то и дело терял следы своих заметок и, вместо того чтобы искать их, предпочитал проделывать работу заново, а это говорит о том, что он не пользовался ни гроссбухами, ни «ковчегом»[438]. Полвека спустя, как известно, философ Г. Ф. В. Гегель (1770–1831) хранил свои записи в алфавитном порядке общих мест в Zettelkasten, то есть в ящике с карточками[439]. Что касается Лейбница, то в нашем распоряжении есть лишь некоторые предварительные записи, которыми он владел, но которые подготовил кто-то другой: более трехсот переплетенных страниц с приклеенными бумажными листочками – материалы для исторического этимологического словаря стандартного немецкого языка и его диалектов. По внешнему виду и использованному методу они ближе к блокноту, описанному Гесснером, чем к «ковчегу» Харрисона[440].

Судя по описаниям, «ковчег» должен был быть громоздким сооружением, однако состоятельные ученые и коллекционеры нередко заказывали более компактную мебель для сортировки данных, в том числе по собственному проекту. Мартин Фогель (1631–1675), немецкий врач и лингвист, для хранения бумаг использовал «маленькие ячейки», а поэт Георг Филипп Харсдёрффер (1607–1658) размещал заметки в алфавитном порядке в «коробке с двадцатью четырьмя ящичками, каждый из которых был обозначен буквой. Для составления указателя следовало… положить [заметки] в соответствующие ящики, затем вынуть их, разложить в порядке букв [алфавита] и либо склеить эти листочки, либо снова их переписать»[441]. Иными словами, оба использовали предметы мебели, разделенные на маленькие секции. Правовед Иоганн Якоб Мозер (1701–1785) описал свою мебель для сортировки следующим образом: «У меня есть множество небольших открытых коробок, чуть более фута в длину [и] четыре пальца в высоту», каждая из которых разделена «картонными вставками шириной в полтора пальца, а в высоту чуть больше сложенных пополам листов», на которых он записывал свои мысли и выписки из книг. Подобно тому как Мальпиги и Трамбалл разработали для себя блокноты с закладками, столетие спустя Мозер создал собственные картотечные разделители – инструмент, который войдет в обиход не раньше 1896 г. (см. главу 9)[442].

Независимо от того, был ли проект «ковчега» Харрисона воплощен в действительность и принадлежал ли один из его образцов Лейбницу, он представлял собой в лучшем случае единичное изделие, почти неизвестное даже специалистам. В каком-то отношении он напоминал удивительный «типографский стол», разработанный французским педагогом Луи Дюма (1676–1744) и задуманный как инструмент для обучения детей грамоте: это был длинный стол с отделениями, в которые ученик раскладывал карточки с отпечатанными на них буквами алфавита или словами, разделенными по частям речи – глаголы, существительные, местоимения, – на французском и латинском языках. Это сооружение предназначалось в основном для детей аристократов[443]. Возможно, как и «ковчег» Харрисона, оно существовало только в воображении изобретателя.

«Ковчег» Харрисона, изображение в книге Винцентия Плакция «Искусство эксцерпирования» (1689). Вверху: сам шкаф с множеством стержней. Справа: один стержень с несколькими крючками и прикрепленными к ним бумажными листочками[444]

Более серьезное влияние на обучение грамоте оказал учебник моравского педагога Яна Амоса Коменского (1592–1670) «Мир чувственных вещей в картинках» (Orbis sensualium pictus), который называют первой иллюстрированной книгой для детей. Впервые она была опубликована в 1658 г. на латинском и немецком языках и имела исключительный успех, выдержав в течение следующих трех веков почти 250 переизданий по всей Европе. Буквари существовали еще с XIV в., но они не были предназначены специально для детей, и в них не было иллюстраций. Хотя книга Коменского в действительности не была первой детской книгой с иллюстрациями, ее популярность и доступность способствовали принятию ее метода в качестве основного способа обучения детей, соединявшего использование алфавитного порядка с расположением материала, типичным для книг общих мест. Коменский разделил текст на предметные категории, перечень которых мог быть заимствован непосредственно из таких сборников: «Воздержание», «Провидение» и т. д. Еще большее влияние имело то обстоятельство, что он связал каждую фонему, то есть звук, выражаемый буквой алфавита, с реальным миром, например со звуками, которые издают животные. Учебник начинался так: «Ворона кричит „а-а“, ягненок блеет „бе-бе“, кузнечик стрекочет „ци-ци“, удод говорит „ду-ду“»[445]. Это был лишь маленький шаг на пути к системе обучения, которая теперь хорошо известна во всем мире: А – это Apple в английских букварях, Apfel в немецких, avventura в итальянских, anaar в хинди и т. д.

Изображение типографского стола в книге Луи Дюма «Детская библиотека, или Начала грамоты» (1733)[446]

Далее в книге Коменский поместил изображение занимающегося ученика с раскрытой перед ним книгой и подписал картинку: «Кабинет… это место,