Академия родная - Андрей Ломачинский

Помните в 1986 году было землетрясение в Армении? Армения была частью СССР, и ее трагедия была воистину бедой общенациональной. Города развалились, целые дома под землю уходили. Среди пострадавших, но выживших, многие были с черепно-мозговыми травмами. На всех церебролизина не хватило бы. Тогда Международный Красный Крест самолет этого лекарства из Швейцарии в дар прислал. И все равно разворовали. Знаете, сколько украли? Девяносто девять процентов! Можно сказать, всё. А афганская война? В лучших госпиталях родственникам говорили сразу: поможем всем, чем можем, но церебролизин добывайте сами. И они добывали, покупали на чёрном рынке, продавая дачи и машины, чтобы спасти близких.

Примерно через месяцок после пьянки с немцами свела меня судьба с «церебролизиновым королем» Ленинградской Области. Свела банально – «король» оказался больным, которого я, простой слушак-салага, курировал в Клинике Психиатрии. Мудрёным словом «курировать» называли сам процесс лечения, а точнее, написания истории болезни, где все назначения можно сделать только с одобрения преподавателя. Получается, что это препод тебя курирует, а ты больного с его подачи лечишь. Познакомился я с «церебролизиновым королём» сразу, как только он поступил в отделение острых психозов, правда, пробыл он там недолго и был переведен на общий режим. Там наша «дружба» окрепла, хотя своим подданством «его величество» меня не пожаловал.

Больной мой наркоманом не был, был он классическим алкоголиком, из-за этого в дурку и попал. Точнее, когда-то он был опиатным наркоманом, но в самой начальной стадии, и ему удалось самому с иглы спрыгнуть, заменив ее на водку. Бутылка в день, через год алкоголизм, а через пять… Почти то же, что наркомания, получается, только смерть от цирроза печени. Мужик являл собой пример из учебника, тема – классический параноидальный бред алкоголика. Это такой бред, где нет галлюцинаций, а есть неправильное понимание отношений окружающих. Основная его жалоба была на чайник со свистком. Понимаете, сам больной чай любит, и поэтому если ему куда-то надо идти, то жена непременно ставит чайник. У нормальных людей вывод прост – любящая супруга мужа на дорожку чайком поит. Хорошая тётка. Но не у алкоголика со вторичным бредом и наркоманией в анамнезе (анамнез – это так прошлое больного по-медицински называется). Мой «псих» думал, что как только свисток засвистит, это жена соседу сигнал подаёт – значит, муж скоро уйдет, можно приходить и заниматься изменой в виде развратного секса. О том, что в обоих квартирах были телефоны, и чайник вроде как лишний, больному алкоголизмом было невдомек. Кроме этого алкогольного «загона», во всем остальном черепок у мужика варил нормально.

Долго проработал я с этим больным, и как ни странно, вошел к нему в доверие. Его «белого коня» мы оседлали без особых проблем, даже релашкой сильно не грузили. Через пару недель стал наш алконавт вполне интеллигентным, умным человеком, и к тому же приятным собеседником. Чтобы курсант (читай студент-практикант) от больного взятку получил – это из ряда вон выходящий случай. А мне вот дали, я взял. Да какую – пятьсот рублей! В общем за ничто, за потраченных две минуты и четыре копейки. Как-то попросил он меня выполнить парочку безобидных на вид поручений – позвонить по двум номерам. С телефона клиники такое категорически запрещалось, но ведь грех хорошему человеку не помочь. Дело плёвое, «двушек» не жалко. Позвонил, передал. А меня потом мой больной нежданно-негаданно вот так отблагодарил. Понятно, что после этого я готов был с «клиента» пылинки сдувать.

Вышел больной из алкогольного делирия, и развилась у него крайняя психоэмоциональная лабильность – по любому поводу плакать хочется. Смотрит такой человек, чья натура в обычных условиях суха и цинична, программу «Время», кто чего перевыполнил, какой спортсмен выше всех прыгнул – слёзы гордости катятся. Показывают кино – он над бедными и обиженными рыдает от сострадания, а если кто-то подарки детишкам в детский сад принёс или киска котёнка облизывает в передаче «В мире животных», то слезы умиления градом. Стал мой больной своего состояния очень стесняться – с другими больными разговоров избегает, телевизор не смотрит, сидит себе на кровати днями. Вижу, опять мужику надо помочь неформально. При лабильности лучшее средство – это просто дать больному выговориться, душу облегчить, излить отрицательные эмоции. Стал я к нему на часок после занятий заходить. Начались «психотерапевтические» (а может, и без кавычек можно) беседы. Только на тех беседах больше говорил больной, а я слушал. Но они больному очень помогли – его психика стала крепнуть прямо на глазах.

Вначале больной меня побаивался и многое скрывал, но чем увереннее он контролировал свои эмоции, тем большее доверие возникало между нами. И эту пару недель болтовни мой подопечный оценил в одну тысячу рублей… Я опять взял, но уже дураком его не считал, а считал человеком в финансовых вопросах довольно прижимистым. В советское время полторы тысячи «деревянных рябчиков» были больше годовой зарплаты гражданского врача, но для моего больного это были сущие копейки. Он числился художником-декоратором в каком-то театре – там его работу выполняла группа талантливых студентов из Мухинского Училища и Академии Художеств. Выполняла в срок, хорошо и качественно, и, по его мнению за гроши – за десять стипендий. Платил он щедро, без всяких ведомостей, студенты были очень рады. Наш герой в театре появлялся редко, ибо по настоящему он работал «церебролизинщиком».

Несколько забавных фактов я узнал во время наших душеспасительных сеансов.

Церебролизин распределялся в Москве. В Министерство надо было ехать «груженным». Много не везли, от ста до ста пятидесяти тысяч советских рублей (100 000$-200 000$ по официальному курсу или в два-три раза меньше по неофициальному, чёрному). Там какие-то бумаги подписывали, в результате в область не поступало ничего, а то, что должно было поступить, в двух больших чемоданах выдавалось на руки. Пачка церебролизина – десять ампул. Ее государственная цена не то шестьдесят семь, не то тридцать семь копеек. С рук одна ампула стоила двадцать пять рублей оптом или пятьдесят для наркоши (и больного) в розницу. Итого двести пятьдесят рублей с пачки тому, кто ее привез. «Шустрик» – тот, кто распродает конечным потребителям – столько же навара получал. В чемодане 180—250 пачек, чемоданов от двух до пяти. Одни не ездили, всегда с сопровождением. Дней в неделе семь, а ходок Москва-Ленинград три-четыре. Итого от трёхсот до семисот тысяч в неделю. Столько же выходило на долю «розничных» продавцов на месте. Пусть с каждого заработка сто пятьдесят штук надо было отдать «наверх» – от четверти до половины недельной «зарплаты». Но в то время как зарплата участкового терапевта была девяносто рублей в месяц, месячный доход «церебролизинщика» составлял больше, чем мог заработать за всю жизнь не только терапевт, но и самый крутой профессор. Миллионер Корейко отдыхает – мы же говорим не о НЭПе, а о развитом социализме с полным отсутствием частной собственности.

Когда я спросил насчет детей с травмами и «афганцев», мой пациент отмахнулся – таким загонять «церу» себе дороже, пусть лучше дохнут. Им продашь, а они на тебя в милицию. А наркоман свой человек – никогда не сдаст!

Напоследок произошел казус: в день выписки больной забыл очень красивый художественный альбом – книжку о русских передвижниках с прекрасными иллюстрациями. Её уже медсёстры замылить хотели, да я случайно увидел. Дал им десятку и сказал, что забираю альбом по просьбе хозяина. Никакой просьбы не было, просто от этого человека пахло такими деньгами, а я… Бедный я был. Да и церебролизин мне тоже бы не помешал. Точнее не мне. У ребенка моей одноклассницы и подруги детства, с которой почти десять лет я просидел за школьной партой, была родовая травма. Много раз она просила меня достать на курс лечения четыре коробки церебролизина по цене 10 рублей за ампулу. Я спрашивал по всей Академии, но никак не мог добыть это лекарство.