Дурная кровь - Даха Тараторина

Ладонями закрыв уши колдунье, наёмник крепко выругался.

— Куда-куда их растудыть? — уточнила Талла, как только её выпустили.

Верд плюнул и повторил.

— А-а-а! — понимающе протянула колдунья и добавила: — И конём тоже. Что станем делать?

У Сантория имелось одно очень хорошее предложение, но по непонятной служителю причине его идеи раз за разом отвергались. Да и соблазнял он уже спутников бежать из этого места.

— Они не уймутся, пока не вычистят весь берег реки. Любым способом, — Верд сжал рукоять меча, но тут же её и отпустил: толку-то от оружия, когда перед тобой нечто, неподвластное простым людям?

— И Руту они тоже рано или поздно… — Санни не закончил. Без того ясно.

До чего же не хотелось снова подвергать опасности хрупкую, наивную, нежную девочку! Верд до скрипа стиснул зубы, не решаясь произнести вслух то, что все уже и так поняли. Стоило послушаться служителя. Не может быть, чтобы схожее колдовство на берегах Плети оказалось лишь совпадением. Как не может быть и того, что некто сильный и опасный простит дурную троицу, разрушившую его планы.

Но как можно вмешивать в это глупую девчонку?!

— Я потушу его, — уверенно выдвинулась вперёд дурная. — Сделала один раз, — сделаю снова.

Но пообещать — не выполнить. Талла старалась. Морщила лоб, жмурилась, закусывала губы, заставляя Верда беспокойно переступать с ноги на ногу. Но всякий раз осторожные, лёгкие серебристые нити, что стали продолжением её жил, отпугнутые, уходили в сторону от шипящего светящегося клубка. Магия, принадлежащая кому-то другому, кому-то сильному и опытному, жёсткому и властному, с лёгкостью отбивала неуверенные атаки.

Колдунья виновато присела на корточки, принялась, как ребёнок, пальцем выковыривать землю из трещины на полу.

— Эй, — Верд опустился рядом, жестом велев Санни выйти из часовни. — Чего ты?

— Я не могу, — синие глаза смотрели в сторону, не решаясь встретить взгляд наёмника, наверняка, разочарованный.

— Всё ты можешь! — добродушно пихнул её в плечо Верд, но тут же был вынужден подхватить: не рассчитал силы.

— Не могу, — Талла шмыгнула носом. — В прошлый раз могла, а сейчас — нет.

— Да ну что ж такого в прошлый раз случилось?

Девчонка пожала плечами, всё так же смущённо ковыряя ногтем пол.

— Тут же всё то же самое! — недоумевал мужчина. Ох, бедная девочка даже не представляет, насколько то же самое! Знать не знает, что, скорее всего, в обоих местах колдовал один и тот же человек, что цель у него одна и та же…

— В тот раз ты рядом был, — прошептала она.

— Я и сейчас рядом. Вот, видишь, — наёмник переплёл свои с пальцами девушки и приподнял руки, чтобы видела: — Тут я. Колдуй давай. Ты же хочешь защитить старуху?

Дурная кивнула, поднялась и невыносимо медленно облизала губы.

— Поцелуй меня, — потребовала она уверенно, посмотрев, наконец, Верду в глаза.

Охотник опешил.

— Что сделать?

— Поцелуй, — синие омуты смотрели твёрдо, лишь сверкали хитро, по-звериному. — Мне нужно… что-то. Что-то сильное. В тот раз я разозлилась. Потом за тебя испугалась…

— А как раньше в деревне управлялась? — подозрительно уточнил наёмник.

Талла укоризненно склонила голову: сравнил тоже! Вылечить головную боль или сражаться с другой колдуньей в неравном бою…

— Что, прямо целовать? — мужчина едва не сделал трусливый шаг назад. До зуда захотелось разомкнуть ладони. — В щёку?

Талла прищурилась. Сам, мол, знаешь.

Вот же шварги раздери! Мало, что ли, Верд баб перетискал? И целовал тоже, случалось. Иные и довольны оставались, когда всё… Ну, потом, словом.

Так почему же он, точно неуклюжий пацан, мнётся под этим упрямым взглядом синих озёр? Почему нырнуть в них, раствориться без остатка, утонуть, умереть, чтобы заново родиться кем-то совсем другим, — так страшно?! И почему так желанно?!

Губы требовательно, призывно аллели на её бледном лице. Рот приоткрылся, девушка потянулась навстречу…

— Дурная! — выругался Верд и поскорее отвернулся, пытаясь думать о чём угодно, лишь бы не об этих алых губах.

Свистнуло и хлестнуло. Сильнее, чем плеть хлещет обленившуюся лошадь. Обернувшись, наёмник обнаружил покрасневшую от злости колдунью. Руки её сверкали в обрамлении серебряных нитей, точно девчонка в исступлении сорвала светящуюся паутину из пыльного угла чулана.

— Я не ребёнок, Верд! — зло крикнула она, снова не глядя, не думая, размахивая руками. Хлёсткие удары оставляли трещины на стенах каменной часовни. — Когда ты поймёшь это наконец?!

Не ребёнок она, как же! Обиженно топает ножкой, кричит, не получив желаемого, вот-вот сорвётся в истерику!

Она бы кричала ещё. Долго, зло. Она имела на это право!

Но снаружи ответило эхо вопля.

— Санни!

Верд выскочил как раз вовремя, чтобы увидеть, как безвольно, точно кукла, падает обратно в могилу мертвяк, ухвативший служителя за руку. Санторий как был, на четвереньках, отполз назад:

— Я хотел… Я… тут скользко, а этот… Я только немножко провалился и сразу вылез…

— Санни! — Талла кинулась следом, бегом помчалась к другу.

Испуг всё ж и правда помог: разнеся половину часовни, едва не устроив обвал из каменной крошки, колдунья сумела уничтожить остатки чужой магии. Поэтому могилы проседали одна за другой, облегчённо вздыхая. Больше мертвяки не принесут зла ближайшим деревенькам. И без того достаточно натворили.

— Санторий, — Верд придержал дурную, не давая броситься к служителю, и сам тоже не спешил. — Что это у тебя?

— Где? — Санни поднёс к глазам правую кисть. Почему-то вдруг показалось, что правых у него как минимум три. Наверное, именно поэтому поднимать их так тяжело. — Зря, наверное, рукавицы оставил…

Мертвяки натворили достаточно бед. Но всё же успели подгадить напоследок.

Ни один лекарь не спасёт того, кто заражён ядом мертвеца.

Верд стиснул оголовье меча. Кажется, теперь он может сделать для старого друга лишь одно…

— Санторий, чтоб тебя!

Да уж, теперь Верд может сделать для старого друга лишь одно. Имеет право сделать только это. Но кто ж предупреждал, что будет так неудобно?!

В бреду служитель то и дело пытался сорвать тугую повязку выше локтя, что должна была замедлить распространение яда. Талла, не останавливаясь, тянула из него хворь, быстро теряя остатки сил. Серебряные нити, связывающие их, становились всё тоньше, всё невесомее.

— Терпи, дурная! Если Рута не брехала, нам совсем немного осталось!