Чаша и крест - Нэнси Бильо

Он поблагодарил меня, но весьма сухим тоном, чисто формально. И, в свою очередь, сказал:

— Я очень опечалился, когда узнал о смерти вашего батюшки. Я знал сэра Ричарда Стаффорда, сколько помню самого себя. Это был достойнейший и благороднейший человек.

— Мы с вами оба потеряли тех, кого любили, — проговорила я, когда мы уже подходили к дверям большой залы.

Монтегю промолчал. Мое замечание, похоже, причинило ему немалую душевную боль, как и жизнерадостные заявления Генри несколькими минутами ранее. Я смутилась, вспомнив, как вела с бароном в музыкальной комнате пустую светскую беседу. И не надо было заговаривать о смерти его жены.

Супруги Кортни за нашими спинами весело над чем-то смеялись.

В пышно убранной к торжественному обеду большой зале нас поджидало еще двое гостей: сэр Эдвард Невилл, дородный мужчина с радостной улыбкой на лице, и свояченица барона Монтегю, леди Констанция Поул. Она была немного старше меня, светловолосая и розовощекая, как и полагается настоящей англичанке, у которой полно обожателей.

— Боже мой, какая ткань, какое прекрасное платье! — воскликнула Констанция. — Так вот, значит, как теперь одеваются наши монашки!

Кровь бросилась мне в лицо. Гертруда пустилась объяснять, что вкусы мои скромны, что это она настояла на том, чтобы я приняла это платье от нее в подарок.

— Как хорошо иметь таких друзей! Да вы просто счастливица! Не знаю, кому еще из моих знакомых так повезло! — прощебетала леди Поул, хватая кубок с вином пальцами с обкусанными чуть не до крови ногтями. — Да-да-да, вам очень, ну просто очень повезло!

В словах ее явно был какой-то подтекст, которого я не поняла, и это мне очень не понравилось. И тут я вспомнила, что муж Констанции находится в лондонском Тауэре. Процесс был громкий, я это знала. И, следуя примеру барона Монтегю, не отвечала болтушке ни слова. Потом я заметила, что друг Генри потихоньку отошел от нас и бродил по зале, разглядывая скульптуры и картины на стенах.

Остальные направились туда, где мне сейчас меньше всего хотелось бы оказаться: к огромному камину. Я осталась возле стола одна. Гертруда поманила было меня рукой, но я притворилась, что не заметила.

— Монтегю, приведите к нам Джоанну, — окликнул барона Кортни.

Тот с готовностью подошел и снова протянул мне руку. Я изо всех сил старалась держаться как можно более беззаботно. «Не будь дурой», — говорила я себе. Но… Затаив дыхание смотрела на камин, на нависающих над ним каменных львов, готовых к прыжку. И в груди у меня шевелился тошнотворный страх.

— Что-то не так, Джоанна? — спросил барон Монтегю.

— Простите меня, простите, — пробормотала я, закрывая глаза.

Он схватил меня за руку и потянул прочь от камина, повернув к остальным спиной.

— Вас тут что-то беспокоит? — спросил барон, понижая голос.

— Да, — ответила я, удивленно глядя на него. — Как вы догадались?

— Я тоже испытываю здесь некоторое беспокойство.

Огромные темные глаза барона были полны неподдельной скорби.

— Вам в этой зале тоже что-то чудится? — выпалила я, внезапно испытав к собеседнику странное доверие.

— Чудится? — изумился Монтегю. — Что вы имеете в виду?

Я сбивчиво рассказала ему обо всем, что уже дважды видела и слышала, когда смотрела на камни этого камина. Про мальчика в одеянии епископа, про страшного великана. Про звучавший со всех сторон издевательский смех.

Борон Монтегю отвел меня подальше от остальных:

— Джоанна, вам ничего не чудится, это просто ваши воспоминания. Вы уже бывали здесь, в этой зале, еще совсем малышкой, лет шести, не больше. Покойный Бекингем давал тут прием по случаю Рождества.

— А почему мой дядя устраивал прием здесь, в доме Кортни?

Барон Монтегю покачал головой, словно собирался сказать нечто такое, во что трудно поверить.

— Да потому, что «Алая роза» тогда не принадлежала Кортни. Это была лондонская резиденция герцога Бекингема. А после того как вашего дядю казнили, его имущество конфисковали. И король подарил этот дом маркизу Эксетеру. Боже мой, неужели Генри и Гертруда ничего вам не рассказали?

Я была так поражена, что лишилась дара речи.

— Герцог обожал устраивать под Рождество балы в традициях прежних времен. Существует старинная традиция: наряжать в этот день мальчика епископом, и он должен благословлять всех. А великана специально нанимали, великан должен был принести в дом удачу.

— А странное чувство, будто я взлетаю в воздух?

— Так вы же действительно взлетали, Джоанна. Когда Бекингем заметил, что вы боитесь великана, он велел подхватить вас и поднять повыше, чтобы вы посмотрели ему в лицо. Но тот великан оказался слегка слабоумным: он испугался вас больше, чем вы его. Я очень хорошо помню, как все смеялись. Понимаю, это было жестоко, да… Боюсь, на том приеме гости немного перебрали. Это было на третий день рождественских праздников.

— Странно, что отец согласился такое со мной проделать, — сказала я, помолчав. — Он всегда был таким чутким, прекрасно понимал мой характер и чувствовал настроение дочери. Я никогда не любила быть в центре внимания. Не понимаю, почему он согласился поднять меня на потеху гостям.

— Да это сделал вовсе не ваш отец, — ответил барон Монтегю и потер виски. — Джоанна, неужели вы совсем ничего не помните? Это был я. Это я высоко поднимал вас на руках.

Я внимательно посмотрела на него и вдруг все вспомнила! Точно, тогда он был красивым черноволосым юношей лет двадцати, который постоянно смеялся надо мной и ставил мне подножки. Только теперь я поняла причину своей антипатии к барону Монтегю.

— Мне очень жаль, Джоанна, что я вас тогда напугал, — угрюмо произнес стоявший теперь передо мной — господи, совсем другой — человек. — Позвольте мне искупить свою вину. Давайте сейчас подойдем к этому камину и навсегда изгоним дурные воспоминания.

Мы вместе подошли к камину и стали смотреть на каменных львов. Теперь я ничего такого страшного в них не видела: львы как львы, только скалятся, подобно горгульям на крыше кафедрального собора. У меня словно камень с души свалился: страшные видения оказались всего лишь осколками воспоминаний. Впрочем, на кузена я теперь смотрела совсем другими глазами.

— Но почему Генри Кортни не рассказал мне истинную историю «Алой розы»? — с обидой спросила я.

— Прошу вас, не вините его, — ответил барон Монтегю все тем же успокаивающим тоном. — Возможно, Генри считал, что вы и так все знаете, но просто не хотите затрагивать столь деликатную тему. А может быть, моему другу было просто стыдно, что богатством он обязан падению вашего рода. Ему это тоже нелегко сознавать, мы живем в опасное время, когда все меняется с головокружительной быстротой.

— Так-так, я вижу, что у них все идет как по маслу! — раздался вдруг громкий женский голос.