Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни - Нассим Николас Талеб

Невозможно сочинить абсолютно рациональное рассуждение без пассажа, который, если его вырвать из контекста, бесчестный текстовик не выставил бы тотально абсурдным, сделав из него сенсацию; ничего удивительного, что политики, шарлатаны и, самое печальное, журналисты за такими пассажами охотятся. «Дайте мне несколько строчек, написанных кем угодно, и я найду причину вздернуть этого человека», – слова, которые приписывают Ришелье, Вольтеру, Талейрану (злобный цензор фазы террора Французской революции) и еще нескольким деятелям. «Факты верны, новости фальшивы», – сказал Дональд Трамп на пресс-конференции, которую по иронии судьбы освещали так же тенденциозно, как мое выступление в Королевском научном обществе.

Великий Карл Поппер часто начинал дискуссию с изнуряюще точного изложения позиции оппонента: он будто рекламировал идеи противника так, как если бы это были его собственные идеи, – после чего переходил к их систематическому уничтожению. Или возьмите диатрибу Хайека «Против Кейнса и Кембриджа» (Contra Keynes and Cambridge): он выступил против, ни единой строчкой не извратив позиции Кейнса и не стремясь к откровенному созданию шумихи. (Конечно, помогало то, что люди были запуганы интеллектом Кейнса и его агрессивностью – и боялись вызвать его гнев.)

Прочитайте «Сумму теологии» Фомы Аквинского, написанную восемь веков назад; вы обнаружите в ней разделы «Вопрос», «Возражение», «Ответ на возражение» и тому подобные – всякое утверждение рассматривается со всех сторон с юридической въедливостью, чтобы обнаружить любые изъяны, и только после этого достигается компромисс. Вы можете заметить, что похожую структуру имеет Талмуд, и это не совпадение: оба метода уходят корнями в римские юридические процедуры.

Отметим связь с нашей темой аргумента типа «чучело»[107], когда цитата не просто выдирается из контекста, но и снабжается интерпретацией, зачастую ложной. Как автор я считаю аргумент типа «чучело» откровенным мошенничеством.

Некоторые виды лжи на открытом рынке побуждают окружающих избегать солгавшего. Дело не в самой лжи; дело в системе, которой нужна чуточка доверия. В древности разносчики клеветы не выживали.

Принцип доброжелательности гласит: вы пытаетесь понять месседж, как если бы были его автором. Этот принцип – и отвращение к злоупотреблению – совместимы с Линди. Например, пророк Исаия говорит: «…будут истреблены все поборники неправды, которые запутывают человека в словах, и требующему суда у ворот расставляют сети, и отталкивают правого» (Ис. 29: 20–21). Нечестивцы опутывают вас паутиной обмана. Клевета была очень серьезным преступлением уже в Вавилоне: человека, обвинившего невиновного в некоем преступлении, наказывали так, как если бы он сам совершил это преступление.

Однако в философии принципу доброжелательности – именно как принципу – всего шестьдесят лет. Как обычно, чтобы доброжелательность стала принципом, нужно отказаться от прежних этических практик.

В следующей главе мы увидим, что добродетель – это шкура на кону.

Зонтаг как Зонтаг. – Добродетель есть то, что вы делаете, когда никто не видит. – Имейте смелость быть непопулярным. – Собрания порождают собрания. – В субботу после тенниса позвоните кому-нибудь одинокому

Спартанский законодатель Ликург, когда ему предлагали разрешить в Спарте демократию, отвечал: «Начните со своей семьи».

Я никогда не забуду встречи с культовой писательницей Сьюзен Зонтаг – в основном потому, что в тот же день познакомился с великим Бенуа Мандельбротом. Это было в 2001 году, за два месяца до теракта 11 сентября, на радиостанции в Нью-Йорке. Зонтаг пришла туда, чтобы дать интервью; ее задело то, что кто-то может «изучать случайность», и она со мной заговорила. Узнав, что я трейдер, она выпалила: «Я против рыночной системы», – и, не успел я закончить предложение, повернулась ко мне спиной, просто чтобы меня унизить (заметьте: вежливость здесь – следствие серебряного правила), а ее помощница посмотрела на меня так, будто я осужден за убийство ребенка. Чтобы забыть об инциденте, я сказал себе: Зонтаг, видимо, живет в какой-нибудь сельской общине, кормится с огорода, пишет ручкой на бумаге, участвует в бартерных сделках и прочее.

Нет, как оказалось, она не кормилась с огорода. Два года спустя я случайно увидел ее некролог (я выждал полтора десятка лет, чтобы не говорить плохо о мертвых). Сотрудники издательств жаловались на жадность Зонтаг; она выжала из своего издателя Farrar, Straus and Giroux эквивалент нескольких миллионов сегодняшних долларов за роман. Она и ее подруга жили в особняке в центре Нью-Йорка, позднее дом продали за28 миллионов. Видимо, Зонтаг считала, что если будет оскорблять людей с деньгами, то обретет какую-то неоспоримую святость, избавляющую ее от обязанности ставить шкуру на кон.

Хуже того:

Это и будет основной темой данной главы: эксплуатация добродетели ради имиджа, личной выгоды, карьеры, социального статуса и других таких же вещей – и под личной выгодой я имею в виду все то, чем человек не рискует, если что-то пойдет не так.

Мне доводилось знакомиться и с людьми, которые, в отличие от Зонтаг, жили в соответствии со своими идеями. Ральф Нейдер, например, ведет жизнь монаха – так жили в монастырях в XVI веке. Светская святая Симона Вейль, выйдя из французской еврейской семьи, год работала на автомобильном заводе; для нее рабочий класс был вовсе не абстрактным понятием.

Как мы видели на примере интервенционистов, есть целый класс теоретиков, презирающий аспекты реальности. Если вы сумели убедить себя в том, что в теории вы правы, вам наплевать на то, чем ваши идеи оборачиваются для других. Идеи дают вам статус добродетельного человека, и вы невосприимчивы к тому, как они воздействуют на ваших ближних.

Аналогично, если вы верите в то, что «помогаете бедным», тратя деньги на презентации в PowerPoint и международные собрания из тех, что порождают еще больше собраний (и презентаций в PowerPoint), вы можете полностью игнорировать индивидов – бедные превращаются для вас в абстракцию, с которой вы в реальности не сталкиваетесь. Ваши труды на конференциях дают вам право унижать их лично. Хиллари Монсанто-Мальмезон, известная и как Хиллари Клинтон, считала допустимым осыпать бранью агентов спецслужб. Недавно мне сказали, что известный канадский социалист-эколог, с которым я делил серию лекций, оскорблял официантов в ресторане – между лекциями о равенстве, разнообразии и справедливости.