Рискуя собственной шкурой. Скрытая асимметрия повседневной жизни - Нассим Николас Талеб

Дети богатых родителей рассуждают о «классовых привилегиях» в престижных колледжах вроде Амхерстского – но как-то раз один из них не смог ответить на простой и логичный вопрос Динеша Д’Сузы: «Отчего бы вам не пойти к секретарю и не уступить ваше привилегированное место студенту из меньшинства?»

Понятно, что в такой ситуации люди защищаются тезисом «мы хотим, чтобы другие были такими же успешными, как мы» – и требуют изменить систему, чтобы исправить любую местную несправедливость. Я считаю, что это безнравственно. Я не знаю этических систем, которые позволяют не спасать тонущего, потому что его не спасают и другие люди; «Я буду спасать тонущих, только если другие тоже будут спасать тонущих», – таких заповедей нет нигде.

Отсюда – принцип:

А вот ответ на пресный универсализм, который мы обсуждали в прологе:

Это касается не только этики, но и информации. Когда продавец автомобилей пытается сбыть вам машину с заводов Детройта, а сам ездит на «хонде», он дает четкий сигнал: у товара, который он навязывает, есть недостатки.

Почти в любой гостиничной сети от Аргентины до Казахстана в ванной есть призыв, который вам полагается не пропустить: «Берегите окружающую среду». Владельцы хотят побудить вас пользоваться полотенцами подольше и не отправлять их в стирку сразу, потому что экономят на стирке десятки тысяч долларов в год. Точно так же коммивояжер говорит вам, что хорошо для вас, когда это в основном (и главным образом) хорошо для него. Гостиницы, разумеется, обожают окружающую среду, но можно биться об заклад: они обожали бы ее куда тише, если бы это не было им выгодно.

Сегодня глобальные идеи – бедность (особенно детская), экология, справедливое отношение к меньшинству, растоптанному колониальными державами, или какой-нибудь доселе неведомый гендер, который точно будут преследовать, – есть последнее убежище негодяя, рекламирующего добродетель.

Добродетель нельзя рекламировать. Это не инвестиционная стратегия. Это не схема сокращения расходов. Это не стратегия продажи данной книги (или, хуже того, билетов на данный концерт).

Написав это, я задался вопросом: почему – если вспомнить эффект Линди – в древних текстах так редко упоминаются сигналы о добродетели. Разве это новое явление?

Нет, не такое уж новое, просто в прошлом его не считали чем-то значимым, чтобы на него жаловаться и клеймить его как порок. Но упоминания есть: посмотрим на пассаж из Евангелия от Матфея (6: 1–4) о том, что достойные дела совершаются втайне:

Инвестор Чарли Мангер как-то сказал: «Посмотрите правде в глаза. Что лучше – быть лучшим любовником на Земле, но сделать так, чтобы все думали, будто вы худший… или быть худшим любовником на Земле, но сделать так, чтобы все считали, что вы – лучший?» Как обычно, то, что имеет смысл, находится в классике – в древности это называли esse quam videri,что я перевожу как «быть таковым – или казаться таковым». Эту мысль можно найти у Цицерона и Саллюстия, и даже у Макиавелли, который характерным образом ее перевернул: videri quam esse, «скорее казаться, чем быть».

Был в истории период, когда, если у вас были деньги, вы могли расстаться с их частью, чтобы освободиться от грехов. Состоятельные люди очищали совесть через покупку церковных благ и привилегий – и хотя кульминации эта практика достигла в IX и X веках, в более мягкой и скрытой форме она существовала и позднее, став, естественно, одной из причин озлобления, приведшего к Реформации.

Практикуя симонию, то есть торгуя должностями, церковь легко пополняла свою казну, причем все были счастливы. То же с индульгенциями: покупатель приобретал недорогой опцион на рай, продавец сбывал то, что ничего ему не стоило. Это были, как говорим мы, трейдеры, «легкие деньги». Однако, если вдаваться в подробности, симония нарушала каноническое право: она обменивала нечто временное на духовное и вневременное. Конечно, индульгенции совместимы с Линди: технически они мало чем отличались от языческой практики подношений с целью задобрить богов – причем часть подношений оседала в карманах верховного жреца.

А теперь посмотрим на миллионы долларов, которые публично даются на «благотворительность». Часть их уходит на рекламу того факта, что эти деньги дали именно вы. Благотворительные фонды по определению – организации некоммерческие, они «тратят» кучу денег на то, чем занимаются: собрания, будущие сборы средств, множащиеся имейлы, которыми обмениваются институции (все это, скажем, чтобы помочь стране оправиться от землетрясения). Вы видите разницу между этой практикой – и симонией с индульгенциями? Да, симония и индульгенции возродились в светском обществе в форме благотворительных обедов (зачем-то на них требуется черный галстук), в обличье людей, которые ощущают свою полезность, участвуя в эгоистических мероприятиях типа марафонов – те волшебным образом перестают быть эгоистическими, если проводятся с целью спасти чьи-то почки (как будто нельзя спасать почки, выписывая чеки на спасение почек), в обличье топ-менеджеров, нарекающих своими именами здания, чтобы все помнили, сколь эти топ-менеджеры добродетельны. Вы можете надуть мир на миллиард; все, что вам надо, – потратить часть, скажем, миллион-другой, чтобы попасть в сферу рая с вывеской «Те, кто дает».

Учтите, я не говорю, что все те, кто нарекает своим именем здания, обязательно недобродетельны и покупают себе местечки в раю. Многие делают это, потому что на них давят коллеги и общественность; единственный способ избавиться от давления – согласиться.

Мы показали, что добродетель – не украшение, что ее нельзя купить. Сделаем шаг вперед и посмотрим, когда добродетель требует шкуры на кону в терминах принятия риска, особенно если вы рискуете репутацией.

Отталкиваясь от свойства масштаба, мы можем уверенно сказать, что быть добродетельным – значит делать что-то для коллектива, особенно когда действие вступает в конфликт с вашими узко определенными интересами. Добродетель не сводится к доброте в отношении людей, к которым добры все остальные.