Обскура - Режи Дескотт

Он нервно постукивал пальцами по котелку, который держал на коленях. Невозможно было сидеть неподвижно и ждать. Никогда не зависеть от других — не этому ли учил его отец? Сам он никогда ни на кого не рассчитывал. Жан также взял это себе за правило еще в период учебы, и с тех пор никогда от него не отступал. Да и на кого ему было рассчитывать, кроме как на своих пациентов? Вряд ли он может положиться на Лувье в этом деле, в котором комиссар ничего не понимал…

Когда настенные часы показали девять, Жан не выдержал, подхватил сумку, поднялся и направился к выходу. Ему показалось, что на набережной он заметил комиссара Лувье, беседующего с человеком, который был настолько же высок и сухощав, насколько сам комиссар — грузен и приземист. В сложенной лодочкой руке Лувье держал короткую толстую курительную трубку, струя дыма от которой тянулась в сторону Сены. Но Жану было уже не до него. Он быстро прошел мимо Дворца юстиции, куда спешили на службу адвокаты, судьи, секретари и прочие служители закона, затем перешел по мосту на правый берег реки.

Жан помнил, что простился с Обскурой на улице Грузчиков, у дома номер «7». Сейчас он направлялся именно туда. Это было недалеко, и минут через десять он оказался на месте. Ему нужно было встретиться с ней — она явно что-то знала. С того вечера она ничем о себе не напоминала. Из-за того, что он провожал ее, его самого выследил человек в клетчатом костюме, который дошел за ним до самого его дома, а на следующий вечер оказался у театра, где играла Сибилла. Именно за ней он охотился. Иначе зачем бы взял на себя труд выслеживать его?

На улице Риволи Жан чуть не попал под битком набитый омнибус. На него посыпались ругательства, но он почти не обратил на них внимания. Обскура слишком тесно связана с этой историей, чтобы оставить ее в покое и не пытаться разыскать… Обскура, изображавшая Олимпию в заведении мамаши Брабант; Обскура, в сети которой он позволил себя заманить под внимательным взглядом ее сообщника, следившего за ним сначала в «Фоли-Бержер», потом на протяжении всего пути домой, включая и ту часть маршрута, по которому он довел Обскуру до ее дома, где тщетно пытался ее поцеловать… И все это — в тот самый вечер, когда Сибилла впервые вышла на большую парижскую сцену!

Жан был уже почти у цели. Несмотря на всю сложность ситуации, он ощутил прилив радостного возбуждения при мысли о том, что сейчас снова увидит ее — Обскуру, женщину с золотистым блеском в глазах и звонким хрустальным смехом, который ему так приятно было слышать, даже когда она смеялась над ним… Жан чувствовал себя словно наэлектризованным.

Опьяненный своими мечтами, он наконец дошел до ее дома и машинально огляделся по сторонам. Улица была пустынна, только двое детей сидели на кромке тротуара в компании тощей собаки. Жан подошел к двери и остановился в нерешительности.

— Что вам нужно? — неожиданно раздался пропитой женский голос.

Жан вздрогнул и повернул голову, но сначала не увидел никого, кроме кошки на карнизе первого этажа.

— Есть кто-нибудь?

В тот же миг в окне показалась голова — так быстро, словно выскочила на пружинке из ящика фокусника. Затем Жан разглядел женщину: толстая, краснолицая, она держала на руках котенка, уютно устроившегося между ее мощных грудей. Она взглянула на Жана с той язвительной иронией, какую некоторые женщины проявляют по отношению ко всем мужчинам без разбору, затем спросила:

— Вы кого-то ищете?

Кажется, она готова была его впустить. Возможно, это консьержка…

— Да, я ищу мадам Ферро.

— Никто с таким именем здесь не живет, — заявила она, энергично покачав головой.

Поскольку Жан часто навещал пациентов в многоквартирных домах, он уже привык к женщинам подобного типа, так же как и их детям, тощим и бледным, не знающим, чем себя занять, обычно находящим себе товарищей для игр среди уличных собак. Он понимал, что ее ответ может быть вызван желанием вытянуть из него больше сведений или обычным недоверием к незнакомцам — даже если его собственный вид ничуть не способствовал излишней подозрительности.

— Ее зовут Марселина Ферро, — продолжал настаивать он. — Это вам и в самом деле ни о чем не говорит? Эта женщина приглашала меня зайти к ней для врачебной консультации. Я медик. Мне нужно с ней поговорить.

Однако взгляд толстухи стал еще более подозрительным. Пухлыми пальцами она гладила котенка, блаженствующего между ее грудей, в то время как взрослая кошка продолжала нежиться на карнизе, безразличная ко всему. На этот раз женщина даже не удостоила его ответом.

Жан смирился с поражением, поблагодарил ее и отправился в обратный путь, снова ощущая гнетущую тяжесть на сердце. Его медицинская сумка вдруг показалась ему невероятно тяжелой. Что все это значит? Почему же Обскура привела его сюда? Чтобы скрыть от него свой настоящий адрес? Но ради чего? Или это из-за человека, который следил за ними и которого Обскура заметила, но не подала вида, надеясь, что, когда она расстанется с ним, Жаном, тот за ним пойдет? Поэтому и остановилась возле первого подходящего дома?

Жан шел, почти не разбирая дороги, хотя ноги сами несли его на работу: к площади Виктуар и оттуда — на улицу Майль. Словно старая лошадь, которая безошибочно возвращается в привычную конюшню, он шел туда, где ждали его пациенты, где была сосредоточена его настоящая жизнь. Эти оживленные улицы, расположенные между Лувром, Пале-Ройялем и Центральным рынком, мелькали перед его глазами, и он все замечал, но ничего не запоминал — ни грузчиков, скатывающих с телеги винные бочки у входа в бар, ни разносчиков угля с мешками на плечах, ни калек-попрошаек, ни продавцов газет, ни торговца требухой, который поливал из шланга тротуар возле своей лавки, ни женщин, смотревших, как он проходит мимо. И всю дорогу его терзало жестокое подозрение: а не была ли Обскура в сговоре с похитителем? Может быть, она вернулась, чтобы увлечь его с собой в «Фоли-Бержер», после того, как увидела в его кабинете репродукцию «Олимпии» и догадалась, что с моделью он близок? Но в чем именно заключается ее вина? В поставке моделей, иначе говоря — жертв, своему сообщнику? Возможно, она не знала, что именно их ждет…

В этот момент его внимание привлекла необычная витрина, в которой были выставлены черные деревянные коробки разных размеров, снабженные линзами, более или менее широкими и выпуклыми, на фоне фотографических портретов в черных бакелитовых рамках. Охваченный недобрым предчувствием, Жан переводил взгляд с одной фотографии на другую, разглядывая людей, застывших в неестественных напряженных позах: мужчины при галстуках, женщины в кружевных воротничках, и те и другие — с высоко поднятым подбородком. Он пытался понять, что же вызвало у него непроизвольный интерес при первом беглом взгляде на витрину, и вдруг, подняв глаза, обнаружил надпись вверху, крупными красивыми буквами, выведенную золотом на черном фоне: CAMERA OBSCURA.

Загипнотизированный семью последними буквами, Жан больше не чувствовал ни тяжести сумки в руках, ни своего собственного тела. Он вспомнил, что среди предположений доктора Бланша, которыми тот с высоты своих познаний и опыта поделился с ним и Жераром, было следующее: у этого убийцы, как у всякого художника, существует потребность в признании, стремление оставить свой след в искусстве.