Эмоциональный мозг - Павел Симонов

Развитие личности — это прежде всего и главным образом обогащение и «возвышение» (В. И. Ленин) потребностей данного человека, готовность «для высшего наслаждения отречься от низших» в соответствии с ленинским «законом возвышения потребностей» [Ленин. Поли. собр. соч., т. 1, с. 101–102]. Яркой иллюстрацией этого закона может служить признание Алексея Стаханова, которое приводит в своей статье В. Столетов: «Чего я стремился достичь в жизни?» — ставит вопрос зачинатель стахановского движения А. Стаханов и отвечает: а) на первых порах быть сытым; б) далее — получать высокие заработки; в) достичь «человеческого уважения»; г) с развитием классового самосознания возникло желание доказать, что без тебя не может обойтись шахта, целый коллектив; д) в конце концов выработалось понимание необходимости быть лучше и выше самого себя» [Столетов, 1976, с. 3]. В отличие от охранительных критериев «выживания», о которых пишет Б. Скиннер, для марксизма «…высшими культурными и нравственными ценностями являются те, которые в наибольшей степени содействуют развитию общества и всестороннему развитию личности» [Федосеев, 1973, с. 36]. Из всех потребностей человека познание и творчество наиболее гармонично объединяют личное и общественное, диалектически «снимая» дилемму «для себя» и «для других», ибо для них такого разделения не существует. Любая деятельность человека тем свободнее от необходимости «сочетания личного и общественного», чем больше в ней выражено творчески-познавательное начало. Воспитывать «потребность в труде» безотносительно к его мотивам нелепо: трудится и стяжатель на своем огороде. Только труд как творчество, как выявление сущностных сил человека приносит радость и удовлетворение до получения конечного результата. А творчество возможно лишь при достижении субъектом определенного уровня квалификации.

Только квалифицированная деятельность способна стать деятельностью для других (вспомним, что говорили Толстой и Достоевский о любви деятельной и мечтательной). Опытный врач — эгоист полезнее окружающим, чем пламенный альтруист, отправляющий пациента на тот свет, благодаря своей профессиональной беспомощности. Вот почему квалификация в любой области наиболее надежно ведет к гармоничному удовлетворению всего комплекса потребностей, обеспечивая и материальное вознаграждение, и социальный престиж, и любовь окружающих, и наслаждение самим процессом реализации своих способностей и умений.

«Различные потребности внутренне связаны между собой в одну естественную систему…» — подчеркивал К. Маркс [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 368]. Тесная связь между потребностями ведет, в частности, к тому, что одни и те же средства могут служить удовлетворению многих потребностей. Средства (знания, умения, орудия, материальные ресурсы), добытые для удовлетворения одной потребности, как правило, оказываются полезными и для удовлетворения других. Отсюда возникает универсальная потребность в вооружении. Ярким примером наличия такой потребности и ее относительной самостоятельности служит игровое поведение в широком смысле.

Об автономии игровой мотивации свидетельствует, например, тот факт, что игровая борьба молодых животных не содержит элементов конкуренции и свободна от симптомов агрессивного поведения [Lorenz, 1967]. Подобно другим потребностям, она усиливается в условиях депривации: изолированные друг от друга каждый второй день золотистые хомяки при встрече удваивают продолжительность их игрового поведения [Слоним, 1976]. Целью, а следовательно, и определяющим признаком любой игры является совершенствование играющего, а не достижение внешней по отношению к субъекту цели. Так, благодаря игре дети овладевают навыками, которые им понадобятся лишь в дальнейшем.

Потребность в вооружении достигает высших и наиболее сложных трансформаций у взрослого человека. Накопление знаний, умений или, скажем, денег как универсального средства удовлетворения биологических и социальных потребностей может приобрести самодовлеющее значение, что, например, и произошло со Скупым рыцарем в трагедии А. С. Пушкина.

Потребность в вооружении дополняется и коррегируется потребностью экономии сил. Если одна и та же цель может быть достигнута с помощью различных действий, предпочтение отдается тому из них, которое требует наименьшей траты энергетических ресурсов. Трансформации этой потребности чрезвычайно многообразны: от заурядной лени до совершенствования профессиональных навыков виртуоза. Не зря шутят, что большинство изобретений продиктовано ленью — желанием облегчить и упростить свой труд. Надо лишь помнить, что стремление к экономии сил ни в коем случае нельзя абсолютизировать, ибо это только одна гомеостатическая сторона человеческой деятельности, сосуществующая с ненасытностью и экспансией других потребностей человека.

Человек отличается «безграничностью своих потребностей и их способностью к расширению» [Маркс. Архив Маркса и Энгельса, т. 2(7). М., 1935, с. 235]. Ненасытность потребностей — условие развития, освоения новых сфер действительности, поиска новых, неведомых ранее средств и способов удовлетворения. Ненасытность потребностей непреложно требует исторически изменчивых социальных по своей природе норм удовлетворения. «Размер так называемых необходимых потребностей, равно как и способы их удовлетворения, сами представляют собой продукт истории» [К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., 2-е изд., т. 23, с. 182]. Нормируются не только биологические и социальные, но и познавательные потребности. Каждая историческая эпоха, общественная формация, класс характеризуются своим сводом норм: обычаев, законов, морали, идеологии. Выявление и формулировка норм представляют важнейшую функцию индивидуального и общественного сознания.

Совокупность норм данной социальной общности или эпохи образует ее культуру. Культурным мы называем человека, чье поведение строго соответствует этим нормам. Поскольку нормы различны, различны и представления о культуре: например, вполне культурный европеец, плохо знающий нормы поведения, принятые среди японцев, может быть воспринят ими как человек малокультурный.

Непосредственные мотивы поступков, как правило, очевидны. Первичные, исходные побуждения выявить трудно — большей частью они глубоко скрыты и от постороннего наблюдателя, и от самого субъекта. Например, женщина идет покупать пальто. Совершенно ясно, что у нее есть потребность в этом пальто. Она обрадуется, если купит его, и огорчится, если не найдет того, что бы ей приглянулось (хорошая иллюстрация для «предметности эмоций», о которой тоскует описательная психология). Но «потребность в пальто» — это результирующая целого комплекса потребностей: биологических, социально-престижных, эстетических. Какая из них в данном случае сыграла решающую роль, определила время покупки и выбор предмета? На этот вопрос не всегда ответит и сама покупательница.

Можно было бы привести множество примеров, когда человек, искренне веря, что действует для других, удовлетворяет свою сугубо эгоистическую потребность. Бывает и наоборот: твердо убежденный в преследовании личных целей, человек в действительности движим потребностью для других.

Вот эта трудность постижения подлинных мотивов поведения и породила убеждение в наличии каких-то сверхрегуляторов, которые управляют потребностями, хотя и не всегда справляются с ними. Необходимость таких регуляторов диктуется и переключающей функцией эмоций. Поскольку эмоции зависят не только от потребности, но и от вероятности ее удовлетворения, возникает угроза хронической переориентации поведения на менее значимые, но легко достижимые цели. Тем более должен существовать регулятор, контролирующий поведение и определяющий последовательность и допустимость удовлетворения той или иной потребности.