Наваждение - Барбара Гауди

Заплетающимися ногами, спотыкаясь, девочка проковыляла к себе мимо его папы — болтавшаяся ночная рубашка не давала ей нормально идти.

— Он заставил ее лечь на него, — сказала госпожа Лосон. — Голую!

Теперь ее голос звучал спокойнее, как будто она говорила о чем-то само собой разумеющемся, как будто она заранее была уверена в том, что именно это и должно было произойти.

Папа смотрел на Рона так, будто был в высшей степени поражен тем, что тот лежит в собственной постели.

— Хорошо, — сказал он госпоже Лосон. — Я этим займусь.

— Да уж, пожалуйста, — ответила она.

Отец подождал, пока она уйдет в их с Дженни комнату, потом спросил Рона, что произошло.

— Ничего, — ответил ему сын.

Под слепящим верхним светом лысина отца нестерпимо сияла, как стекло, как стеклянная крышка.

— Ничего, — повторил отец, потом поднял голову и взглянул на модели самолетов, свисавшие с потолка. — Ладно, — произнес он, выключив свет, — поговорим об этом завтра.

Рядом, за стенкой, негромко разговаривали Дженни с матерью. Рон был слишком напуган, чтобы встать с кровати и подслушивать. Да уж, пожалуйста. Что, интересно, госпожа Лосон хотела, чтобы сделал папа? Избил его? Позвонил в полицию? Если сюда заявится полиция, он тихонько выскочит с черного хода и прыгнет с моста на улице Блур. Когда он представил собственное самоубийство, а потом всех, кто был в нем виноват, ему стало немножко легче.

Отец не стал поднимать его к завтраку. Он его разбудил только тогда, когда все уже выходили из дома.

— Поговорим вечером, — сказал он.

Вместо того чтобы идти в школу, Рон решил погулять по оврагу и прошел несколько миль вдоль реки Дон. Царившее там запустение — вонь сточных вод, выброшенные на берег пластиковые пакеты, залитые водой тележки для покупок — все это было вполне созвучно его подавленному настроению. По его прикидкам, по нему, может быть, и тюрьма плакала. Но наверняка он был уверен только в том, что Дженни никогда больше к нему не придет. Он сильно сомневался, что ей самой этого захочется. И ему пришла в голову ужаснувшая его мысль, что Дженни решит написать рассказ о том, что им вдвоем пришлось пережить.

Когда начало смеркаться, голод привел его обратно домой. Свет в прихожей не горел, но он кожей ощутил пустоту. В гостиной тоже ничего не было, кроме телевизора, торшера и кресла отца.

— Это ты, дружок? — Рон подошел к лестнице, спускавшейся в подвал, где он увидел отца, пытавшегося протолкнуть вверх матрас. — Возьми за тот конец, — с напрягом сказал он.

Работали они в основном молча. Отец только сказал ему, что госпожа Лосон наняла грузовик с парой носильщиков, которые перевезли все ее вещи в дом сестры, жившей в Бэрри[27]. Где они были теперь сами, он понятия не имел. В ответ на вопрос Рона о том, вернутся ли они когда-нибудь, отец сказал как отрезал:

— Нет.

На ужин он заказал пиццу. Они сидели на своих старых стульях за старым кухонным столом, которые по сравнению с кухонным гарнитуром госпожи Лосон казались колченогой дешевкой. Куда-то исчез их нож для пиццы. Папа разрезал пиццу ножницами.

— Ты ведь знаешь, что поступил нехорошо? — спросил он и сам ответил: — Ты это знаешь.

— Я, наверное, женюсь на ней, — сказал Рон. — Когда она кончит школу.

Отец положил по кусочку пиццы им на тарелки:

— Ты забудешь о ней задолго до этого.

— Я никогда ее не забуду.

— Конечно, забудешь, даже не сомневайся. Поверь мне, я знаю, что говорю.

Казалось, он лишь сделал паузу перед тем, как раскрыть ему какую-то мудрую истину, вернуться к тем благословенным временам, когда к ним еще не подселились госпожа Лосон с Дженни. Рон ждал, но продолжения не последовало. Склонив головы, они продолжили трапезу.

В спальне на втором этаже, служившей ему кабинетом, Мика, прижимая пузырь со льдом к вискам, изучал составленную им самим схему. Сотовый телефон лежал слева от него на столе, он нервно открывал его и закрывал. Женщина действительно звонила по номеру Силии, но это вовсе не исключало возможность, что другой похититель позвонит ему. Ведь достаточно откровенное предложение заплатить за освобождение Рэчел все еще оставалось в силе.

Хэппи и Осмо устроились рядом с ним на полу. Они вели себя неспокойно, подавленно, и утешить их не было никакой возможности. Осмо время от времени вставала, делала на полу круг и снова ложилась, отвлекая внимание Мики от включенного телевизора, настроенного на круглосуточный канал новостей. Если там ничего не передавали о Рэчел, он разглядывал книги на полках, дабы убедиться, что на них не осталось порошка для отпечатков пальцев. Через день с небольшим после исчезновения девочки в дом приехали нанятые полицией сотрудники компании по уборке помещений и привели всё в порядок. Несмотря на постоянную тошноту и головокружение, продолжавшие преследовать его после того, как он упал в подвале, Мика и сам приложил руку к тому, чтобы навести у себя в комнате чистоту.

Он поставил на стол пузырь со льдом и бросил взгляд на часы. Без пяти одиннадцать. В колонке своей схемы, озаглавленной «ДО ПОЛУДНЯ», он написал: 11:00. Поставил день: понедельник, и указал количество часов со времени исчезновения девочки: 61. Час за часом отслеживая ход поисков, он отмечал все новые сообщения средств массовой информации. Независимо ни от чего исчезновение ребенка во время отключения света — важное событие, особенно если похитили такую красавицу, как Рэчел. В субботу ту ее фотографию, которую сделал Мика, когда она была в белом кружевном платьице, поместили на первые страницы всех трех ежедневных газет, а вчера в «Стар» появился целый большой материал под названием «Рэчел», в котором были собраны интервью с соседями, мнения экспертов и все существенные подробности этого дела, включая детальное изложение падения Мики со ступенек, и однозначное заявление начальника полиции Галлахера — сделанное, видимо, скорее по настоянию Силии, чем по требованию Мики — о том, что «с господина Рэмстеда сняты все подозрения, и теперь он оказывает помощь следствию».

В этих статьях Рэчел выглядела не так хорошо, как на самом деле. «Ангельское личико» — под таким заголовком вышла утром передовица в «Сан», а под ним поместили еще одну фотографию чуть не во всю полосу. Что, интересно, хотели этим сказать издатели? Что исчезновение более заурядного ребенка заслуживает меньшего внимания или оно не так трагично? Возможно, Мика был чересчур циничным. Личико Рэчел действительно было ангельским, и, как он сказал Силии, если и были обстоятельства, когда внимание прессы к красоте могло быть полезным, так это именно тот случай. Пусть средства массовой информации восхищаются ею — такой была его первая реакция. Пусть они передадут свой восторг широкой публике, пусть люди всем сердцем полюбят Рэчел, пусть каждому захочется найти ее живой и невредимой, чтобы их собственные братья и сыновья оказались вне подозрений.