Междуречье - Гарри Тертлдав

глядя на отца. — Могущественный бог, я не ведаю, какое из твоих многочисленных сокровищ имелось в виду. — Его глаза лихорадочно шарили по куче хлама. Очень многое из этого беспорядочного собрания происходило из Алашкурри. Ни в одном предмете Шарур не ощущал какой-то особой силы. Да и как он мог ощущать? Ведь он был всего лишь человеком.

— Владыка Энгибил, — заговорил Тупшарру, — но разве вы сами не ощущаете силу в одном из этих предметов?

Энгибил нахмурился. Он стоял и крутил головой, протягивая руки то к одной вещи, то к другой. Благо, рук ему хватало, а когда не хватало, он запросто отращивал себе новые. Он перебирал дары, сваленные на полках и столах, рылся в кучах, ощупывал те или другие вещи и явно начинал раздражаться. Наконец Энгибил повернулся к торговцам.

— Я понятия не имею, что это за штука, — сказал бог. — Не представляю, где она. Я не чувствую никакой силы. Сын Эрешгуна, ты вообще уверен, что мелкие боги Алашкурри не подшутили над тобой?

— Уверен, — твердо произнес Шарур. Недоверчивый взгляд отца ранил его больнее, чем сомнения бога. — Уверен, — повторил он еще раз.

— Может быть, эта штука где-то в городе, — задумчиво проговорил Энгибил, — хотя я и тогда бы должен был ее почувствовать… Может, великие боги Алашкуррута так подшутили над мелкими богами?..

— Это, конечно, возможно, великий бог, — сказал Шарур. — Наверное, так бы оно и было, но Кессис и Митас назвали причину, почему великие боги Алашкурру возненавидели народ Гибила. Почему даже боги Кудурру стали презирать народ Гибила. Другого объяснения у нас нет.

— Ладно, — проворчал Энгибил. — Я еще подумаю… А сейчас… — он обнял несколькими руками торговцев, и через мгновение они оказались уже в зале для аудиенций на вершине храма. — Свободны, — сказал Энгибил. — Идите, занимайтесь своими делами и не помышляйте больше обойти мою волю.

В голове Шарура слова бога пронеслись подобно урагану. Молодой торговец не знал, вернет ли бог ему способность говорить. Взгляд Энгибила вперился в него вполне ощутимым давлением. Шарур прилагал все силы, чтобы не лишиться чувств. Наконец, Энгибил резко кивнул в знак согласия.

— Благодарю тебя, великий бог, — выдохнул Шарур, когда давление воли бога ослабло. — Твое великодушие сродни твоему могуществу. Но позволено ли мне будет спросить? Вы дозволите мне продолжить поиски той вещи, о которой рассказали Кессис и Митас?

— Если уж я, бог, не могу ее найти, с какой стати ты думаешь, что тебе, смертному человеку, это удастся? — недовольным тоном спросил Энгибил. — Я вообще не верю, что эта штука существует, что бы там не плели мелкие боги Алашкурру.

— Даже если и так, мои поиски не повредят, — смиренно возразил Шарур. — Если же она все-таки существует, мои поиски могут оказаться полезными. — Противоречил ли он богу? Он не думал об этом, пока не заговорил, а когда заговорил, было уже поздно.

Наверное, его слова и в самом деле противоречили сказанному богом, но по счастью Энгибил не обратил на это внимания.

— У смертных и так мало времени, а они еще тратят его на пустяки, — проворчал он. — Поражаюсь я… Впрочем, поступай как хочешь, сын Эрешгуна. Ничего ты не найдешь. Потому что и находить-то нечего.

Шарур поступил очень по-человечески: получил разрешение и проигнорировал скрытое в словах бога презрение.

— Благодарю тебя, великий бог, — сказал он, низко кланяясь.

Огонь в глазах Энгибила потускнел.

— Не буду утверждать, что вам здесь рады, — официальным тоном произнес бог. — Пошли вон!

Глава 6

— Сын мой, — сказал Эрешгун, когда они возвращались домой из храма, — жизнь состоит из разных игр. В некоторых нам удается выиграть, в некоторых мы проигрываем. Сдается мне, в этой игре тебя ждет проигрыш. Если ты намерен продолжать в том же духе, как бы хуже не вышло. Только сердце себе разобьешь.

— Куда уж хуже, — отвечал Шарур. — Беды и так обрушились на меня, как лавина в горах. Сверху камни летят. Они и так разбили мне сердце. Так горшок разбивается, когда падает на землю. Буду я продолжать, или нет, мое сердце уже никогда не станет снова целым.

— Но бог же прав, — сказал Эрешгун. — Уж если он с его силой не смог найти то, что может есть, а может, и нет, как ты можешь надеяться сделать то, что не удалось богу?

— А какой я человек без надежды? — Шарур понизил голос до шепота и прикрыл глаза амулету на поясе. — Скажи, что за бог научил добывать медь из руды? Не было такого бога. Это человек сделал. А какой бог научил нас выплавлять бронзу? Не было такого бога. Опять человек. И что-то я не припомню бога, который подал идею выдавливать значки на глине и делать их более долговечными, чем память человеческая? Не было такого бога! Опять человек!

— Все, что ты назвал, таит в себе силу, — ответил Эрешгун. — Просто еще не пришли те боги, которые могут ей питаться.

— И не придут! — воскликнул Тупшарру.

— Может, и придут со временем, — признал Шарур. — Или не придут. Сила может остаться у людей, работающих с металлом. Сила может остаться у тех, кто пишет на глине. Разве не на это надеялся Гибил со времен первого лугала?

— Верно, — признал отец. — Я этим не поспоришь. И я надеюсь на это не меньше, чем ты. Вот только не вижу, как сила кузнеца поможет в твоих поисках того, о чем поведали малые боги Алашкурри. Не понимаю, как сила письма поможет тебе отыскать ту штуку, в которую великие боги Алашкурри перелили свою силу, если они и впрямь сделали такое.

Шарур прошел несколько шагов, сердито пиная пыль ногами, прежде чем снова заговорил.

— Если я найду эту вещь, я смогу вернуть ее богам Алашкуррута. — «Или я действительно нарушу волю богов», — свирепо подумал он, но вслух не произнес. Эрешгун и без того понял, что на уме у сына. — Если мои поиски ни к чему не приведут, где я возьму выкуп за невесту? Энгибил держит в руках мою клятву. Он хранит мою клятву