Междуречье - Гарри Тертлдав

укорял себя, мысли в голове не задерживались. Они метались, перескакивая с одной на другую. Да, дурак, что не заметил демона вовремя. Да, дурак, что поверил Кессису и Митас, а еще дурак, что не порадовался предложению Кимаша взять за себя одну из дочерей лугала и выкуп в придачу. Вдвойне дурак, что переживает из-за женщин, находясь в таком состоянии. Неизменной оставалась только мысль о том, что он дурак со всех сторон.

Рабыня намочила тряпку в холодной воде, отжала и положила ему на лоб.

— Так будет полегче, — тихо сказала она.

— Спасибо, — поблагодарил Шарур. Когда тряпка легла на лоб, жар ненадолго отступил, он немножко пришел в себя. Но компресс действовал недолго. Мысли опять начали путаться и пошли по кругу.

— Ты за ним присмотришь? — спросил женщину один из мужчин.

— Конечно, присмотрю, — кивнула рабыня. — Это же самая простая работа из тех, которые мне могут поручить.

Мужчины ушли. Женщина поменяла компресс. Ее руки были прохладными, влажными и ловкими. Он мимоходом отметил это. Рабыня села рядом с ним, напевая гимн Энимхурсагу.

Он как-то сообразил, что она напевает. Правда, будь он в своем уме, он бы также сообразил, что от Энимхурсага никакого толку в городе бога-соперника. Но он не думал об этом. Он забыл, где находится. Зато вспомнил об Энимхурсаге и о той охоте, которую бог устроил на него. Ему казалось, что Энимхурсаг все еще охотится на него, а может, бог никогда и не прекращал этой охоты.

Время от времени он начинал стонать и метаться на одеялах. Мокрая тряпка свалилась на землю. Рабыня перестала напевать и начала уговаривать его лежать спокойно. Подняла тряпку, снова намочила ее и вернула на лоб. Шарур больше слышал гимна чужому богу, и от этого ему стало легче. Женщина тоже расслабилась и вновь начала напевать. Тут же вернулся и страх перед богом. Так тающие горные снега каждую весну неизменно приводят к разливам Ярмука.

Вскоре, однако, во двор вышли мать и сестра и принялись причитать над ним. Рабыню они прогнали и сами взялись обихаживать Шарура.

— Видишь? — торжествующе воскликнула Бецилим. — Ему уже лучше.

Сестра положила руку ему на лоб.

— Смотри, он горячий, как огонь, — сказала она с беспокойством в голосе.

— Демон только что дохнул на него, — ответила мать так, словно этим пыталась объяснить состояние сына. — Он поправится.

— Хорошо бы! — Нанадират с досадой посмотрела на Шарура. — Это же надо! Не заметить демона!

Бецилим отжала новый компресс и собралась уложить его на лоб Шаруру. Он попытался отстраниться.

— Тихо, тихо, — начала она успокаивать его, словно имела дело с ребенком. — Лежи спокойно. Тебе надо отдохнуть.

Он слышал обеих словно издалека. Все вообще казалось далеким, включая собственное тело. Он перестал стонать, когда они отослали рабыню, но не потому, что их прикосновения доставляли ему меньшее беспокойство, а потому, что больше не было навязчивого гимна Энимхурсагу. Он хотел объяснить матери, что без ее пения лучше, но забыл об этом прежде, чем слова сорвались с губ.

Дух Шарура покинул тело, словно он превратился в призрак еще при жизни. Он было задумался, так ли удивлялись призраки, оказавшись вне тела, попытался вспомнить, о чем это таком он подумал, забыл и об этом, и подумал, а его ли это мысли?

Ванак Хуззияс поднимал чашу за свое здравие. Толпа копейщиков и колесниц, запряженных ослами, теснила другую такую же толпу к каналу. Некоторые воины выкрикивали имя Энгибила. Другие кричали «Энимхурсаг». Что это были за воины, он не знал. Войско, дойдя до канала, разбилось, как глиняный горшок.

Над ним, как полная луна, всплыло лицо Нингаль. Он потянулся к ней, но и оно разбилось на части. Тогда Шарур заплакал. И вдруг все в поле его зрения побелело. Я мертв, подумал он. Лихорадка меня доконала. Теперь я призрак, как и мой дед. Ладно, выслежу этого лихорадочного демона и крылья ему пооборву. Вот уж он рыдать будет!

Ему показалось, что он уже слышит вопли демона, хотя даже еще не начал охоту. В шуме прорезался женский голос. Нингаль? Нет, кто-то другой.

— Мама, поправь компресс, — сказала Нанадират. — Ему же неудобно. Глаза закрывает. Слышишь, как он стонет?

— Да слышу! — огрызнулась Бецилим. — Эк его лихорадка треплет! Но ты, наверное, права.

Все поле зрения Шарура заполнили какие-то неясные цветные пятна. Может быть, он все-таки не умер. А демон побежал заражать других людей.

— Как он? — спросил мужской голос.

Кто бы это мог быть? Ванак Хуззияс? Лугал Кимаш? Бог Энгибил? Кто их знает! Но голос похож на голос брата, точно, это Тупшарру. Но его же не было с ним в горах! А Шарур был уверен, что пребывает сейчас меж заснеженных вершин. Иначе откуда такой холод?

Пошел дождь. Откуда бы взяться дождю? Какой-то он чудной, этот дождь. Это что, боги на него сердятся? Но тогда с чего бы им посылать ему пивной дождь? А-а, это боги, наверное, беседуют друг с другом.

— Посади его, пусть посидит, а?

— Вода все равно попадает на него, — сказала богиня.

— Прости, — ответил бог. — Давай попробую еще раз.

На лицо и грудь Шарура опять что-то полилось, не поймешь, вода или пиво.

— Тебе надо пить, Шарур, — сказала другая богиня.

Он как-то отстраненно подумал, с чего бы это голоса богов так напоминают голоса матери, сестры и брата. Это же боги! Они могут делать с ним все, что им взбредет в голову. Раз они приказывают пить, надо пить. Он выпил, подавившись и закашлявшись.

— Вот, так лучше, — сказала богиня голосом сестры.

Выходит, он угодил богам. С этой мыслью он начал погружаться в темное сновидение.

Когда Шарур проснулся, он прежде всего подумал, не обвалились ли на него глиняные кирпичи дома, в котором он прожил всю жизнь. Это что, стена рухнула? Он определенно чувствовал на груди что-то большое и тяжелое.

Сил поднять голову не было. Только повернуть. Рядом сидел отец.

— Шарур? — тихо позвал Эрешгун. — Сын мой!

— Да, — попытался ответить Шарур, но получилось только хриплое карканье. Попытка заговорить дала ему понять, насколько он слаб. Даже веки поднять не в силах.

Но,