Междуречье - Гарри Тертлдав

его гнева. Не соглашаться с Энгибилом после того, как он заявил, что нет такой вещи, в которую горные боги якобы перелили свою силу, значило разозлить бога, а на кого в этом случае выплеснется его гнев в первую очередь? Конечно, на лугала. Значит, он должен убедить Шарура в том, что бог прав, а он, Шарур — нет. Кимаш хотел, чтобы воля бога оказалась правдой, и это несомненно влияло на его представления о правде вообще. Но могло ли это повлиять на саму правду?

— Вот и слушай меня, — повторил лугал, добавив в голос властности, чтобы у Шарура не возникло и тени желания своевольничать и бросать вызов наместнику бога в городе.

— Могучий лугал, я… — Слова застряли у Шарура в горле. Если бы он осмелился высказать все свои сомнения, о Нингаль можно было бы забыть. А он этого не хотел. Поэтому он просто покорно склонил голову. Что бы не означал этот жест, его вполне можно было принять за молчаливое согласие, по крайней мере, лугал так его и понял.

— Вот и хорошо, сын Эрешгуна, это правильно, — промолвил лугал, удовлетворенный тем, что ему подчиняются. Энгибил тоже бывал доволен, когда думал, что ему подчиняются, независимо от того, так ли оно на самом деле. Улыбаясь, он продолжал: — Ты же понимаешь, — он подмигнул, — в темноте одну женщину не отличить от другой.

Шарур молчал. Он вспоминал рабыню, с которой переспал после возвращения с гор Алашкурру. В ту ночь она была очень разной: просто огненной, когда считала, что служит богам, и никакой, когда служила только похоти Шарура. И как же Кимаш может утверждать, что другая женщина способна удовлетворить Шарура так же, как Нингаль?

Кимаш — лугал. Он может говорить все, что ему заблагорассудится. Кто в Гибиле осмелится перечить ему?

Кимаш снова принял молчание Шарура за согласие.

— Благодарю тебя за труд от моего имени и от имени города Гибила, сына Эрешгуна. Я уже сказал, что вознагражу тебя. Выбор за тобой, и женщина, которую ты пожелаешь, будет твоей. Иди теперь, а потом зайдешь как-нибудь и скажешь, что ты выбрал. Я буду ждать твоего возвращения.

— Могучий лугал щедр. Могучий лугал добр. — Шарур еще раз поклонился. Хороша щедрость, подумал он, если мне не дают то, что я действительно хочу.

— Дом Эрешгуна силен моей помощью, — великодушно молвил Кимаш. Он хлопнул в ладоши. — Инадапа! — Слуга возник точно по волшебству. — Инадапа, отведи сына Эрешгуна домой.

— Повинуюсь, могущественный лугал, — сказал Инадапа.

«А куда ты денешься», подумал Шарур. Слуга повернулся к нему.

— Идем, сын Эрешгуна, я провожу тебя до твоего дома.

Шарур сморгнул невольные слезы, когда они вышли из полумрака дворца на яркий солнечный свет.

— Незачем меня провожать, — сказал он. — Я знаю дорогу.

К немалому удивлению Шарура управляющий лугала легко согласился. Шарур был уверен, что слуга будет настаивать на буквальном исполнении воли хозяина. Тот, заметив удивление Шарура, снисходительно объяснил:

— Могучий лугал возлагает на своих слуг множество обязанностей. Однако боги отпускают им маловато времени для исполнения всего.

— А-а, — протянул Шарур. Слова слуги имели смысл. — Тогда возвращайся к своим обязанностям, Инадапа. — Но слуга уже спешил прочь.

Шарур неторопливо брел по улице Кузнецов. Каждый шаг казался ему тяжелее предыдущего, словно он шел в гору, хотя улица обходилась без видимых подъемов, как, впрочем, и любая другая улица Гибила. Отец советовал не спорить с богом. Лугал Кимаш не только приказал принять волю бога, но и попытался подсластить это обещанием любой женщины в Гибиле, которую он захочет (кроме одной), а также предложил заплатить выкуп за невесту из казны лугала.

Верь богу. Слушай бога! Шарур злобно пинал комки глины на земле. Боги могут ошибаться ничуть не хуже людей. Энимхурсаг на постоялом дворе убил зуабийца, и при этом перепутал, думая, что убивает шпиона. Энгибил мог не заметить магию, сотворенную для специально для того, чтобы ее не заметили. А еще Энгибил мог просто соврать, хотя Шарур не видел причин, зачем бы ему это делать.

Кроме Шарура некому было перебирать эти возможности. Сам-то он думал, что понимает причины, по которым Кимаш отбрасывал все эти варианты, так же как Кимаш думал, что понимает причины, по которым Шарур им верит. Эрешгун? Это понятно: отец Шарура слышал Энгибила; но не слышал Митас и Кессис. Их слышал только Шарур, но чего стоили слова Шарура против слов Энгибила?

— Никто мне верит, — пробормотал он и зашагал дальше, опустив голову. Он так погрузился в свои мысли, что слишком поздно заметил демона лихорадки, сидевшего на стене. Яростно взмахнув крыльями летучей мыши, демон налетел на него. Зловонное дыхание демона ударило Шарура. Он в ужасе отшатнулся, потянулся к поясу с амулетом с глазами Энгибила, но было уже поздно. Демон умчался с торжествующим визгом. Он знал, что сделал свое дело.

Шарур тоже знал. Его шаги, и без того вялые, стали еще медленнее. До дома он добрался, уже шатаясь. Эрешгун торговался с очередным кузнецом. Завидев Шарура, он встревожился.

— Сын! — воскликнул он. — Что с тобой случилось?

— Демон лихорадки, — с трудом выдавил Шарур. Говорить было трудно. Зубы уже стучали. Несмотря на летнюю жару, его бил озноб.

— Надо остерегаться этих демонов, — рассудительно сказал кузнец, прищелкнув языком. Хороший совет, вот только, как многие другие хорошие советы, он немного запоздал.

Эрешгун кликнул рабов. На его зов примчались двое мужчин и та самая рабыня, с которой спал Шарур.

— Положите Шарура на одеяла, — распоряжался отец. — Мокрую тряпку на голову. Демон лихорадки дохнул на него.

Мужчины поддерживали Шарура, помогли ему выбраться во двор и уложили в тени под южной стеной.

— Хозяин велел принести одеяла, — сказал один из рабов другому. — Не лежать же ему на голой земле. Второй раб кивнул и поспешил прочь. Рабыня тоже.

Вскоре они вернулись с одеялами и тазиком с водой. Мужчины приподняли Шарура и подсунули под него одеяла.

— Так лучше, сын хозяина? — заботливо спросил один из них.

— Лучше, — с трудом пробормотал Шарур. Его разум уже блуждал. Он снова и снова корил себя за то, что так глупо пропустил нападение демона. От этой болезни можно и помереть. Но сколько бы он не