Капитанская дочка для пирата - Мирослава Адьяр

Просто хочет уйти. Исчезнуть, растаять, как утренняя дымка.

Плюхаюсь на песок, смотрю на морскую синь и наблюдаю, как медленно алеет горизонт. Я молю Ишис испепелить меня на месте, но ничего не происходит, а горечь и боль выходят слезами. Не могу их остановить.

Люблю.

И что мне теперь делать?

Время проходит быстро, будто ленточка мелькает перед глазами. Грифельные облака тянутся на север, белесые застывают на горизонте, где с алым отсветом горит Мэс-тэ и распускает по воде золотую дорожку.

Ночь становится непроглядной, тугой и холодной.

«Мое бессмертие забирало их жизни. Жизни моих любимых», – всплывают в голове слова Энзо.

Он ведь любил их. Чем я хуже?

– Иди ко мне, – слышу мягкий голос за спиной. – Прошу, Ария. Ты очень нужна мне сейчас.

Не хочу оборачиваться. Мне больно. Утыкаюсь лицом в колени, закрываюсь волосами. Как Энзо тогда, на корме. Мы поменялись ролями.

Увижу глаза его и не смогу отказать, а что потом с этим делать? Как жить? Одна точка, вторая, третья. До сокровища рукой подать, а наши минуты ускользают водой в песок.

Интересно, я ему хотя бы нравилась? Хоть немножко?

Да сколько же во мне слез?! Казалось ведь, что выплакала все давно.

Энзо садится рядом на колени и накрывает большими руками, целует в макушку горячими губами. Ничего не говорит, будто ему нечего сказать. Слышу, как он сопит и тяжело дышит. Я для него – просто игрушка на время? Это жестоко. Сказал бы хоть что-то, хоть что-нибудь, потому что я…

Меня колотит, как в лихорадке. Я в бреду, в агонии и едва ли могу мыслить трезво.

Закрываю лицо дрожащими руками, кусаю губы, но боль не отрезвляет.

– Ария, перестань, – звенит его голос. – Зачем ты так? Не должен был я тебя к себе привязывать. Ты – молодая, красивая, самая лучшая. Тебе нужен такой, как Федерико. Со светлым прошлым и без камней за душой. Зачем тебе старик? Я, мать ее заморская язва, вытравил из себя все чувства! Ты говоришь, что любишь меня, а мне, ядреная каракатица, больно! Я разучился говорить с людьми, потому что закрывался и не хотел никого впускать в сердце. Знать не знаю, что будет, когда дойду до конца. Я ничего не знаю, но хочу умереть, как все. Состариться, поседеть, нянчить внуков. Хочу, чтобы мои дети меня похоронили, а не я их! – он встает и смотрит из-под опущенной челки. Затравленно и печально. – Разве это сложно понять?! Что я буду делать, если в конце пути ничего не поменяется? Смириться, что потеряю тебя, сына, внучку? – выдыхает после выпущенной, как стрела, тирады. – Я не могу. Я. Больше. Не могу!

Он отходит на берег, складывает руки и посылает в сторону корабля высокий свист. Через несколько мгновений на борту вспыхивает освещение, и на воду спускается крошечная шлюпка.

– Что…?

Я поднимаю голову и смотрю на его спину.

«…хочу умереть, как все. Состариться, поседеть, нянчить внуков».

– Идиот! – ору во всю силу легких и, вскочив на ноги, несусь вперед и врезаюсь в его спину. Энзо охает и от неожиданности валится на песок, прижимает меня к груди.

Сажусь на него и от души вписываю ему кулаком в лицо.

– Идиот! Я думала ты хочешь сразу там умереть! Раз, и все! Бросить меня, рассыпаться пеплом! Что игрался просто, в ожидании конца дни скрашивал, телом пользовался, а ты…

Рыдаю в голос, утыкаюсь носом ему в грудь.

– Да нет же, фурия! – он смеется и, кажется, плачет. – Я… просто хочу стать нормальным! Но я не знаю, что меня ждет. А если я упаду замертво, стоит только коснутся сокровища?

– Ты этого не знаешь… – отвечаю, а в голове полный кавардак, кажется, что сознание сейчас потеряю.

– Потому и боюсь тебя к себе привязывать, – он потирает нос и трогает разбитую губу. Кровь не успевает даже выступить, втягивается назад. – Вот это хук! Не хуже мужика бьешь, – и хохочет, рухнув назад. – Теперь точно ночевать будем в каюте, а то у меня песок уже везде: и в трусах, и в голове…

– Уже поздно, – говорю, утыкаясь ему в грудь, – слишком поздно…

– Меня другое волнует, – шепчет Энзо и кладет ладонь на мою щеку. – Почему осколок к тебе прилепился? Зачем? Страшно представить, что задумала Ишис.

– Мы выясним, – мотаю головой, губы предательски дрожат, а слезы текут по щекам и срываются вниз. – Ты только… – вздрагиваю и опускаю голову, – больше так не д-делай. Я ведь столько всего подумать успела, я в-ведь…

– Не говори, – он запечатывает мои слова указательным пальцем. – Я знаю. Просто еще не готов.

Идиот. Она права.

А может, и хуже. Я – бессердечная тварь, что не умеет любить. Не запоминает имена приближенных, не впускает их в сердце. Я – обуглившийся чурбан.

Выхожу на зеленый берег, спрыгивая с лодки в лазурную воду. Сегодня решится еще одна часть загадки: мы добрались до второй точки на карте.

Ария все еще напряжена и держится ближе к лодке Скадэ. Хоть вплавь не бросилась к острову, уже радует.

Несколько дней она разговаривала со мной мало, больше пропадала на палубе со Скадэ и Федерико, ходила к Риччи. И я позволял, притворялся, что занят, и приходил в каюту, когда девушка уже спала. Или делала вид.

Я заткнул ревность невидимым кляпом, чтобы не орала и не душила меня, и дал Арии возможность зацепиться за кого-то другого.

Зря привязал. Зря лишил невинности и подарил наслаждение. Это отпечаталось во мне глубокими ранами, воспоминаниями, проросло под кожу ядовитым запахом ландышей. И мне было так плохо без ее прикосновений и ласк, что я истлевал изнутри. Но я не настаивал, не говорил, что не могу без нее.

Она права. Я и-ди-от.

Ну, кто знал, что для нее это так важно?! Что она найдет во мне свою половинку и сможет полюбить… Я хотел бы признать, что она мне не безразлична, но я не знаю, что будет дальше. И, как страус, прячу голову в песок. Потому что трус!

Второй пункт оказался на зеленом вытянутом острове, с одной стороны окруженном высокой черной горой.

В этот раз мы взяли еще пятерых моряков и Бикуля. Я шел по бровке воды и разглядывал плотно стоящие впереди деревья. Казалось, что в эту чащу не проберешься даже с топором. И почему-то от взгляда в темноту меня прошивает колючим страхом. Таким знакомым, холодным и царапающим лопатки.

Ария стоит впереди, ближе всех к кромке леса. Стискивает медальон в дрожащей руке, закрывает глаза, прислушивается к чему-то. Я отчетливо чувствую ее страх, вижу, как капля пота стекает по виску.

Она держится в стороне от всех, ни к кому не прижимается.

Смотрит в черный зев леса, и я с ужасом представляю, как провал зубастой пасти смыкается на тонком горле. Сглатываю с трудом и делаю шаг к ней. Неосознанно.