Смерть это все мужчины - Татьяна Москвина

И на словах норовили убить – что говорить о деле.

Возглавляет список убиенных трио прекраснейших женщин, рождённых русским Логосом: Катерина Островская, Настасья Достоевская, Анна Толстая.

Вице-губернатор Твери и Рязани М. Е. Салтыков-Щедрин, честно ненавидевший и маму, и жену, не оставил нам ни единого человекообразного женского создания. Хищницы, идиотки, рабыни. Две несчастные сестрицы из семьи Головлёвых вырвались в актрисы – в результате что? два самоубийства, разумеется. А. П. Чехов живописал союз мужчины и женщины как безвыходный ужас или, в лучшем случае, комическую пошлость. Он с гуманностью доктора не прописывал изменщицам смерть, но лишь разлуки, мучения совести и неиссякаемое несчастье. М. А. Булгаков, сам сманивший чужую жену, предлагал любовникам совместную смерть и отлёт в вечный покой, откуда уж – ни ногой никуда. Сиди возле мужа, слушай Моцарта. Геологический переворот, совершённый И. А. Буниным, сделал, однако, революцию в способах уничтожения источника жизни. Он, конечно, тоже баловался чахоткой и смертью в родах. Но он мужественно разорвал связь между индивидуальностью героини и возбуждением героя: все женщины – маскарад природы. А значит, желанные тебе щиколки, запястья, предплечья, соски, родинки, пушки над губами, ножки в чулочках… что там ещё? Носов у этих героинь почему-то никогда нет, животов тоже… короче говоря, вся эта комбинация всегда может рассыпаться и вновь повториться, примерно так же и по-другому. И хочешь ты не эту женщину, про которую ни черта не знаешь и знать не желаешь, а доставшийся ей от природы карнавальный костюмчик и своё собственное им наслаждение. Говорят все эти щиколки и запястья кратко, по делу. Иди сюда, глупенький… или там… любила я вас, Николай Александрович! То есть вроде бы это предметы одушевлённые, но не больше, чем пирог с капустой. Что-нибудь у них обязательно, по описаниям автора, яблочное, а что-нибудь – медовое или золотистое. Они пахнут, они приятного цвета и вообще – вкусные. Их существование за пределами аппетита и осязания героя писателя не занимает. В конце концов, всё прах и тлен под безжалостными звёздами, так хоть вспомнить приятно перед отправкой в небытие, каких пирожков поел.

Но то ещё была любовь – обесцененная и дешёвая, как уличная девчонка, но любовь. Вскоре туман рассеялся. Заскрежетали зубчатые колёса, которые видел наяву безумец Акутагава. Заработали грязные механизмы извлечения удовольствий, завертелось чёртово колесо секса, и мириады щелей и членов вылезли на свет Логоса требовать себе описания. Обнаглели, естественно, люди, не лягушки и черепахи – те пользовались блаженным, как всегда, безмолвием. Сексуальная революция, разумеется, и провалилась, и удалась, как все революции. Тезис Довлатова о том, что «красивых девушек всегда уводят наглые грузины», по-прежнему справедлив: самых привлекательных кукол покупают разбойники, но и на долю невротиков кое-что остаётся, если они умеют писать или хотя бы читать. Героиня современной прозы, увидев героя, немедленно становится на колени, расстёгивает ему ширинку и принимается за работу. Если автор в детстве ненавидел папашу, то она её сделает нелепо. Если мамашу – жадно. Если и папашу, и мамашу – то и жадно, и нежно. Если автор чудом каким-то, не иначе, любил обоих родителей, он вывернется из ситуации, рассыпав по дороге умолчания и многоточия. Но зачем было и залезать-то в неё? И для чего кряхтели столетья, по крупицам собирая любовь, чтобы теперь сдать её без боя всему б… скому Бульвару сразу?

От секса рождаются отвратительные механические детишки, ненавидящие сами себя. Они любят употреблять разные химические вещества и стремятся побыстрей вернуться в лязгающую зубами химерическую матку-матрицу. Детям следует рождаться от Эроса, но его, как всякого бога, добывают трудом и молитвой. Он иногда и даром достаётся, но это для избранных.

Помню, как неохотно рассветало, в час по чайной ложке света. Он спал рядом, а я от боли и счастья заснуть не могла. Я сначала боялась, потому что не должна была сопротивляться, потому что сдавалась на милость, полагаясь на великодушие победителя, а кто ж его знает, в первый раз, будет ли оно. Я не думала о том, что мы станем мужем и женой. Наше соединение казалось мне таким живым, огромным и драгоценным, что превышало весь быт, и все нравы, и весь город, и страну, и землю… Я даже запамятовала, что принято делать в этих случаях в обстоятельствах данного времени. А разве что-то надо было делать? Да ведь мы теперь вместе, а вместе мы непобедимы – значит, можем поделиться радостью с другими. Можем что-то хорошее придумать для этой грустной земли. Какой прекрасный и какой несчастный нам достался город. Хотелось расцеловать его во всех львов и сфинксов, прижаться ко всем колоннадам, пожать руки атлантов и кариатид – спасибо, дескать, за работу, товарищи… И опять текла кровь, предупреждая меня, какую же разную цену мы заплатим за эту ночь, до какой тоски будет для него сном то, что было для меня жизнью.

Весь мир навалился на меня и все уши прожужжал о том, что это всё пустяки и вздор, что это ничего не стоит и ничего не значит, что это можно делать с кем угодно, было бы настроение, что это можно делать для здоровья, от скуки, для самоутверждения, в весёлую минуту, вообще просто так от не фиг делать и, кроме того, за деньги. В ежечасно орущем хоре явно проступали толстые лживые ноты. Я понимала, что мне врут, и врут причём именно мне. Охота велась на меня, остальное было для отвода глаз. Кому-то действительно можно было за деньги, от скуки и просто так. Но – не мне. Не мне, Доченьке, Надежде, Любимице. Не мне, подружке воды, умеющей смотреть солнцу прямо в сердце. Мне нужно было верить и ждать, верить и надеяться, верить и любить.

Кого, Господи, кого?

Где ты был, когда я, беременная, оскорблённая мужем, бежала ночью по речке Мойке, воя от боли? Где ты был, когда меня забыли в коридоре больницы и я потеряла своего ребёнка? Где ты был, когда от холода, в отчаянии я решила быть с кем придётся и корчилась от ужаса и стыда по утрам? Я слышу странный ответ Я был тобой и не понимаю его. Не надо быть мной, надо помочь мне, я устала, я заблудилась, я одна. Любви не вышло, Отец, забери меня отсюда или я уничтожу этот мир

С мстительным удовольствием люблю читать гомосексуальную прозу. Мне так нравится, как они издеваются друг над другом, как они там сами себя… Всласть порезвилась Мамочка, подсыпая свои гормончики им в кровь. Это истинная правда, они и должны сами с собой, с подобными, с такими же. Жить в своей зоне – по-честному.

Молчала, пряталась, выживала, росла, стала хитрой и умной, ну и что? Сложно ли было подорвать всё моё хитроумие якобы теплом и мнимой любовью? Отозвалась мигом, как все дурочки с переулочка. О, Андрюша, что ты наделал. Я уже ничем не смогу тебе помочь. Я даже не истец на твоём процессе, а свидетель. Следователь проведёт дознание, прокурор потребует соразмерно вине, суд вынесет приговор. Исполнять его будет главное управление исполнения наказаний. Надеюсь на снисходительность присяжных. Первая судимость, несовершеннолетние дети, прекрасные характеристики с места работы. Хватит с меня одного убийства. Живи дальше, милый. Я тебя ещё немножко люблю.

Я виновата. Я знаю. Годами я пробиралась сквозь жизнь в сознании правоты, считая обиды по головам, чтоб ни одну не упустить, а нынче застыла и слов не могу найти. Я думала, меня хотят убить, я защищалась, и я убила сама.