Трофей для хулигана - Олли Серж

— Поехали, — хлопает меня по плечу Павел, — Подкину что ли…

Телефон плавится в моих руках от Дашиных сообщений. Я перечитываю их по кругу и схожу с ума. Ей больно, а мне в два раза сильнее. Пальцы постоянно тянуться написать ей ответ, но нельзя… И я уже близок к тому, чтобы просто выкинуть этот теперь совершенно бессмысленный гаджет в окно, но в нем ее фото. Таких больше нигде нет. Я фоткал утром, пока она спала. Красивая — пиздец просто. Нежная, довольная, расслабленная…

— Ну хорош! — врывает у меня из рук телефон Павел и закидывает его на автомобильную панель, — Я прям чую, как твоя башка едет, мужик. Что делать собираешься?

Я запускаю пальцы в свои волосы на макушке и сжимаю кулак, натягивая пряди побольнее.

— К отцу ее пойду… — резко выдыхаю, чувствуя, как крепнет это решение, — Дарью нужно забирать, как положено. С благословением…

— В итоге — батя ее тебя упакует, — хмыкает друг, — На погоны себе благословит, а Дарья тебя за два года забудет, как звали…

— Пусть! — зло перебиваю его, — Значит, так надо.

— А мать? — Павел поворачивает на меня голову, — Один сын выйдет, зато второй сядет?

— Со мной такой связи у неё нет, как с братом. Обойдётся… Думаю.

— Ладно… — Павел тормозит у обочины. Оборачивается и достаёт с заднего сиденья кепку с шарфом, — Сильно не светись.

— Нормально все будет! — я забираю свой телефон и салютую другу кулаком, — Но пасаран!

— Да просрут опять…

Я захлопываю дверь тачки, и Павел тут же резво встраивается в поток.

Народа возле стадиона — уже прилично. Я знаю, где сейчас тусуются наши пацаны, но специально решаю пройти досмотр без них. Если что-то найдут и будут паковать — не отмажусь.

Прохожу рамы и терплю несколько секунд ментовского беспредела с выворачиванием карманов до трусов. Поднимаюсь на трибуну и падаю на своё место.

— О, Герыч… — меня начинают замечать, подтягивающиеся парни, — Тебя же приняли?

— Выпустили уже, — жму в ответ протянутые руки, — И просили передать, что все под колпаком ходим. Давайте на сегодня больше без приключений, мужики?

— Стареешь… — ехидно тянет один из молодых — Трофим.

— Я пытаюсь задницу твою, — свирепея, киваю парню, — Спасти от зоны. Ты ж ещё и националист. Если примут — натрут твою жопу на терке за все грехи.

— Ты чего гонишь, Егор, — успокаивающе хлопают парни меня по плечам, — Горячий Трофим, молодой. Ну? Чего с него взять?

— Мозги и инстинкт самосохранения… — рычу в ответ, а мужики громко ржут, — Ты не в духе чувак, мы поняли…

На исходе первого тайма фанатье, расстроенное результатом игры, начинает звереть, и в толпе вспыхивают одинокие фаэра. Четыре — два… Трибуна взрывается матерными кричалками вперемешку с «дудками». Трофим даёт кому-то отмашку назад и воздух вокруг нас загорается красно-белым дымом.

— Какого хера! — я слетаю вниз по порожкам через ряды стульев и хватаю Трофима за грудки, — Я запретил!

Дым сходит на поле, и арбитр останавливает игру.

— А ну тихо, мужики! — нас тут же кидаются разнимать, и сейчас — это хорошо, что никто не видит нашей потасовки. Припечатываю кулаком парню в челюсть.

— Ты ж не вывозишь! — сплёвывает молодой, — Уступи место…

— Да забирай! — швыряю его вниз, — Только вот за всех них, — я киваю на трибуну, — Ответственность теперь тоже ты несёшь!

Возвращаюсь на своё место и первый раз в жизни раздумываю, чтобы уйти со стадиона.

Вдруг, мне кажется, что по проходу спускается вниз Дарья. У меня глюки. Этого не может быть! Я впиваюсь глазами в девушку в вечернем платье, и осознаю, что это — все-таки она. В груди начинает неприятно гореть. Что здесь делает? Слишком красивая, почти неуместно… И окончательно я теряю дар речи, когда Дарья подходит ко мне.

Я смотрю на неё, как на инопланетянку, боясь прикоснуться и спугнуть, а хочется целовать. Мое тело требует ее тепла и начинает меня предавать, заставляя сократить последние несколько шагов.

—

— Привет… — она выдыхает робко и кутается в палантин, — Если не хочешь отвечать вместе со всеми за утренние беспорядки, — ее голос едва слышимо вибрирует, — Тебе стоит прямо сейчас пойти со мной. После игры со стадиона выйдут только женщины и семейные пары. Остальные… — она нервно перебирает пальцами край ткани, — В общем, я больше ничего не могу сказать…

Я замираю в нерешительности. В моей голове начинают гудеть вопросы. Как уйти, зная, что парням прилетит? Но с другой стороны — они сами виноваты. Знатно подставились. Их все равно не выпустят. А я могу попасть основательно и без шансов на лояльный исход. Но задаю я Дарье совсем другие вопросы…

— Ты как здесь оказалась и откуда знаешь про ментов?

— Второй вопрос совсем глупый, — ее губы трогает грустная улыбка, — А первый… Сегодня день рождения у Фадеева. Наверняка, ты знаешь, кто это…

Я чувствую, что мое сердце ухает в желудок при упоминании мужа Альбины. Но Аля не дура, чтобы палить отношения на стороне…

— Ну вот, — продолжает Дарья, — Он друг моего отца… И сейчас они в скайбоксе — она кивает головой в сторону вип трибуны, — Мирно поглощают канапе…

Мой близкий диалог с девушкой начинает привлекать внимание мужиков.

— Герыч, — Трофим хлопает меня по плечу, но я даже не оборачиваюсь, — Ты бы предупреждал даму, где свидание, — ерничает он, и в поддержку его шутке раздаётся дружный хохот, — Мадам, — он обращается к Дарье, — Давайте в будете спать со мной, а за это я куплю вам годные кроссовки. А то ведь или шею, или ноги переломаете.

Я вижу, как вздрагивают губы и вспыхивают обидой глаза Дарьи.

— Счастливо оставаться… — она меряет меня презрительным взглядом полным слез и, даже не взглянув на Трофима, начинает подниматься вверх по трибуне.

Я делаю резкий выпад, прихватываю молодого мудака за запястье и, вывернув его, шиплю парню в самое ухо.

— Я бы урыл тебя, гнида. Но оставлю только потому, что если развяжу здесь драку, то окажусь в отделе, а сегодня у меня другие планы.

С чувством сплёвываю ему на белые кроссовки и отшвыриваю от себя в руки напрягшимся пацанам.

— Лучше держите его, — киваю и начинаю подниматься вверх по лестнице.

Меня здесь больше чувство ответственности не держит.

Дарью успеваю догнать под трибунами, почти у самого выхода. Подлетаю к ней и хватаю за край шарфа.

— А ну стой! — дергаю на себя, наматывая на кулак ткань, так, что девушке становится некуда деваться, и она оказывается прижатой к моему телу.

По ее щекам текут мокрые дорожки. Губы… Господи, искусанные, распухшие от соли становятся для меня спусковым механизмом, и я со стоном накрываю их поцелуем. У него вкус ее слез и легкого алкоголя. Но я только глубже врываюсь в рот девушки, пока мне по лицу не прилетает обжигающая пощёчина.