Смерть в апартаментах ректора. Гамлет, отомсти! - Майкл Иннес

В ответ на стук в дверь раздался трескучий голос Эмпсона. Возможно, его сухость придала какой-то неожиданный контраст тому, что Эплби увидел, войдя в комнату. Эмпсон сидел у горевшего камина в круге света настольной лампы с абажуром. Огромная библиотека, посвященная его деятельности в области психологии и наукам о человеке, скрывалась в тени. Ее хозяин, сменивший привычный смокинг на блекло-бордовый шелковый халат, помнивший лучшие времена, сидел с книгой в руках в старомодном кресле с высокой спинкой. Его трость стояла между ног, и рукоятка слоновой кости почти сливалась с бледными пальцами, охватившими ее. Бледный цвет лица, казавшийся мертвенным на фоне ослепительно-белой сорочки, несколько смягчался тускло-красным шелком с золотым отливом. Эмпсон учтиво поднялся навстречу гостю и отложил книгу, «Золотую чашу» Генри Джеймса, тем самым дополнив в глазах Эплби милую картину: ученый муж на отдыхе.

– Я подумал, уместно ли будет вас потревожить?..

Как только Эплби заговорил, Эмпсон придвинул ему стул с подчеркнутой учтивостью, что, однако, не означало: полицейскому некие дополнительные «почести». Эплби который раз подумал, что разговоры с обитателями колледжа Святого Антония – задача не из легких. Чтобы начать разговор, он решил остановиться на предмете, по поводу которого Эмпсон выражал явную озабоченность.

– Если не ошибаюсь, то несколько лет назад вы пользовались инвалидным креслом?

– Да, именно. Недуг, которым, как вы видите, я страдаю, – Эмпсон легонько постучал по рукояти трости, – на некоторое время обострился, и мне пришлось поменяться комнатами с Поуноллом, живущим внизу. Несколько месяцев меня возили в кресле на лекции, собрания и так далее.

– Вам известно, что кресло хранится в кладовке этого здания?

Эмпсон покачал головой:

– Мне лишь известно, что оно где-то в колледже. Позвольте спросить: оно возымело какое-либо значение в вашем расследовании?

– Им пользовались в тот вечер, когда убили ректора. Полагаю, его использовали для перемещения тела.

Пару секунд Эмпсон раздумывал, что являлось характерной чертой всех обитателей колледжа. Затем он спросил:

– Для перемещения мертвого тела? Значит, вы пришли к заключению, что ректора застрелили где-то за пределами его кабинета?

– Да.

Эмпсон снова задумался и на сей раз взял паузу, чтобы разобраться в новом повороте событий. Его следующий вопрос прозвучал довольно настороженно:

– И у вас есть доказательства?

Эплби решил сказать правду.

– Только факт того, что креслом пользовались. Однако я считаю его решающим.

Эплби вдруг почувствовал, что его словно обыскивают: создавалось впечатление, что изощренный учеными трудами ум Эмпсона направлен на то, чтобы оценить правдивость только что услышанного. Однако когда психолог заговорил, его голос звучал спокойно:

– Понимаю, – произнес он. Секундой раньше взгляд его пытался пронзить Эплби, теперь же профессор задумчиво разглядывал язычки пламени, горевшего в камине.

Помня о научной специализации Эмпсона, Эплби поинтересовался:

– Существует вопрос, по которому мне бы хотелось знать ваше мнение. Причем мнение, как вы поймете, отличное от вашего знания фактов. Вам, разумеется, вовсе не обязательно мне отвечать. Однако этот вопрос касается того, в чем вы особенно компетентны, области исследования человеческого поведения…

Внезапно Эмпсон резко прервал его. И это настолько противоречило его степенному поведению и подчеркнутой вежливости, что Эплби на мгновение опешил.

– Наука о человеческом поведении все еще находится в зачаточной стадии развития. Мы до сих пор полагаемся на собственный опыт. А опыт, в свою очередь, зачастую оказывается обманчивым. Наука говорит о человеке: «Крайне маловероятно, что он это сделает». Опыт добавляет: «Невозможно, чтобы он так поступил». А потом человек делает именно это.

В словах Эмпсона будто бы прозвучала досада. Однако скорее в интонации, нежели в самих словах Эплби уловил какую-то перемену. Казалось, Эмпсон произнес не известное ему с давних времен, а словно под влиянием озарения. Он выразил не вполне устоявшиеся взгляды, а результат недавнего потрясения или возмущения. Он сам или кто-то другой разрушил чьи-то надежды и ожидания?

– Это действительно крайне маловероятно, это невозможно, – напрямую заявил Эплби, – что Амплби могли убить здесь? – После кивка Эмпсона он продолжил более спокойным тоном: – В свое время мистер Хэвеленд страдал неким психическим расстройством. Можете ли вы сказать что-либо определенное по этому поводу? Точнее говоря, связали бы вы это со склонностью к убийству? К примеру, кости…

И снова Эмпсон прервал его:

– Хэвеленд не убивал Амплби. Кости, о которых вы говорите, гнусный обман.

Он говорил ровным тоном, но его лицо было так напряжено, что следующий вопрос Эплби казался почти оскорбительным. Однако он должен был задать его.

– Это ошибочный глас науки или столь же ошибочный глас опыта?

Существовал только один ответ, чтобы Эмпсон мог сохранить логическое равновесие. Произнесет ли он его? Скажет ли он, что в нем говорит не глас науки и не глас опыта, а глас знания? Где-то в глубине комнаты часы отсчитывали секунды молчания.

– Наука ошибается, но ее нельзя отрицать. И она авторитетно скажет вам, что все эти кости – омерзительная подброшенная улика. Причем подброшенная тем, кто не знаком с аномальной психологией. Я настоятельно прошу вас, прежде чем вы попадете в ловушку, без лишней огласки обследовать Хэвеленда у признанных специалистов, которых я могу порекомендовать. Они подтвердят мои слова.

– Что Хэвеленд не убивал Амплби?

Эмпсон задумался. Когда он заговорил, Эплби показалось, что в своих словах ученый отбросил личные пристрастия и следовал лишь по пути отвлеченного знания.

– Наука, возможно, ошибется, если станет утверждать лишь это. Наука сможет сказать только то, что Хэвеленд не убивал Амплби и потом раструбил о преступлении, разбросав кости. Это, полагаю, решающий фактор. К нему я добавлю свое убеждение, что Хэвеленд невиновен.

– Ваше убеждение – это глас опыта?

– Только лишь. И вновь – нечто ошибочное, но тем не менее авторитетное.

– Значит, Хэвеленд психически… нормален?

Этим новым вопросом Эплби попытался подвести концовку в том смысле, что все только что сказанное было неверно. Эмпсон отступил точно так же, как до этого Готт.

– Считаю свои долгом, мистер Эплби, высказать свое личное и профессиональное убеждение в том, что обстоятельства смерти ректора несовместимы с наблюдаемым мной психическим состоянием Хэвеленда. Однако с моей стороны было бы предосудительно продолжать обсуждать психическое состояние его или кого-либо из моих коллег. Вам не составит особого труда найти психологов, желающих обнаружить признаки безумия в каждом из нас.