Портрет мертвой натурщицы - Дарья Дезомбре

А медсестра все с той же жизнерадостной улыбкой (все-таки это у них профессиональное!) оставила ее у двери в кабинет Ниркабова, и Маша постучала.

— Войдите, — услышала она спокойный голос, чуть приглушенный дверью. Она встала на пороге:

— Здравствуйте, Юрий Владимирович!

Ниркабов встал с радушной улыбкой из-за стола. Маша впилась в него взглядом: может быть, ей все показалось? Невозможно, чтобы тот же человек, что выбивал из Минздрава оборудование для стариков…

— Мария Каравай, если не ошибаюсь? Снова к нам?

— Да, — сглотнула Маша, скосив взгляд на слабые любительские акварели на стенах. — Извините за настойчивость.

Ниркабов галантно выдвинул ей стул рядом со своим креслом во главе стола.

— Ну какие извинения, боже мой, это ведь ваша работа. Кофе не желаете?

— Нет, спасибо. — Маша села и набрала воздух в легкие. — Мне повезло, что вы понимаете реалии нашей профессии. Дело в том, что я буду просить вас об одолжении…

Ниркабов сел в кресло и склонил яйцевидную голову набок: чуть обвисшие щеки чисто выбриты, глаза ясные, серые. И рот — как же она не заметила его в прошлый раз? Тонкие длинные губы — яркие, несомненно, в юности, сейчас стали бледными и сухими. Но их изгиб — редкий, изысканный «лук Купидона», как нельзя лучше подходил для старинных портретов.

— Я весь — внимание, — сказал, не выдержав паузы, Ниркабов. Маша вздрогнула, виновато улыбнулась.

— Надеюсь, вы понимаете, что информация должна остаться строго между нами.

Ниркабов важно кивнул:

— Естественно.

— Дело в том, что мы подозреваем в убийстве племянника вашей пациентки, Катерины Тимофеевны. Некоего Василия Бакрина…

Она боялась смотреть ему в лицо. Ей показалось, или и правда длинные чуткие пальцы, лежащие на столе, чуть дрогнули? Маша подняла глаза.

— Помилуйте, — на благожелательном лице читалось явственное недоумение. — Насколько я знаю, Василий Бакрин скончался.

Маша театрально понизила голос:

— Есть сведения, что «покойный» Бакрин вовсе не покоен. И более того, часто наведывается к своей тете в ваш дом инвалидов.

Ниркабов откинулся в кресле, переплетя перед собой пальцы:

— Но это невозможно! За столько лет его обязательно увидел бы кто-нибудь из персонала.

«То-то и оно», — усмехнулась Маша. А вслух сказала:

— Согласна, поверить в это сложно. — «Мне в том числе», — добавила она про себя. — Но у нас есть неопровержимые доказательства.

Маша замолчала, выдерживая паузу.

— Вот почему начиная с завтрашнего дня органы следствия будут держать дом инвалидов под постоянным наблюдением. Мы надеемся, что вы, как директор, окажете нам все возможное содействие.

Ниркабов кивнул:

— Конечно. Конечно.

Маша встала:

— Спасибо! — она уже подошла к дверям и — не выдержала, обернулась, кинув прощальный взгляд на беспомощные пейзажи в дешевых рамках на стенах. — Отличные рисунки, — сказала она, глядя прямо в серо-стальные глаза директора. И исчезла за дверью.

Он уже ругал себя, что послал Машу одну к Ниркабову. Черт его знает, что может произойти! Вдруг Маша выдала себя, Бакрин все понял и взял ее в заложницы? Потом выбежал с черного хода, прижимая к Машиной груди ствол пистолета? И сейчас они уже мчатся в неизвестном направлении, а он сидит тут, как истукан, и слушает спятившую бабульку?!

Старушенция между тем цепко держала его за руку своей сухонькой, перевитой старческими венами, лапкой.

— Ну как ты, Васенька? — в сотый раз спрашивала она, и у Андрея не хватало смелости высвободиться из этих пут.

— Хорошо, тетя.

— Хорошо? — недоверчиво переспрашивала Бакрина. И Андрей чувствовал, как завязывается тугим узлом сердце от жалости.

— Просто отлично, — повторил он.

Дверь дома инвалидов открылась, и Маша выбежала на крыльцо. Они встретились взглядами.

«Все прошло гладко, — говорил Машин взгляд. — Задание выполнено».

«Никаких результатов с моей стороны», — говорил беспомощный Андрей.

Он пожал плечами и перевел взгляд на Бакрину. Ну и как ему теперь выбираться из этой ситуации?

— Нам пора, — подошла к ним Маша, и Бакрина перевела невидящий взгляд на нее.

— Тебе пора, Васенька? — с покорностью спросила она.

— Пора, тетя, — Андрей высвободил потную ладонь, мимолетно перед уходом погладив старческую руку.

Света выдохнула и вновь начала пилить: пилите, Шура, пилите! К этому призыву она прислушивалась уже несколько дней и, частично, ночей подряд. Веревка, больше похожая на канат, была крепкой. Но и крепкой же, слава богу, оказалась та самая разбитая тарелка.

Больше всего на свете Света боялась, как бы он не обнаружил спрятанного в мягкой войлочной начинке стула осколка. И постепенно истончающегося каната (а она специально выбрала место подальше и от кольца в стене, к которому та была привязана, и от собственной ноги). Волокна поддавались один за другим, медленно, слишком медленно, и каждая разорванная нить была маленькой победой, придававшей ей сил.

Существовала и еще одна опасность: на правой руке от постоянного нажима образовалась мозоль: длинная, воспаленная, она пересекала ладонь и кровоточила на указательном пальце. Поврежденная плоть — это уже становилось и правда рискованным. Ее тело — было единственным, на что он обращал пристальное внимание. Все остальное — и предметы убогого быта, будь то даже удерживающий ее в плену канат, мало его интересовали. Но за травмированную кожу он мог преждевременно отправить ее «на свалку» (так она это в последнее время для себя обозначала) — как тех девушек. Тот страшный стон она слышала лишь однажды, но знала, что существовали и другие: для нее одной он не стал бы несколько раз подниматься, нагруженный, судя по запахам, едой. И еще однажды она обнаружила в ванной в подвале чужой русый волос. Нет, она была не одна. Но осталась — последней. Успеть, только бы успеть!

И она пилила, пилила, как в забытьи. А когда нитей осталось совсем немного, со звериным рыком вцепилась в них зубами, размачивала слюной и рвала, не обращая внимания на кровь, обильно текущую из десен. И порвала!

Выплюнула куски нитей, обтерев кровь с подбородка, вскочила и бросилась к двери: свобода! Дверь не поддалась. Она бросалась на нее всем телом, как дикий зверь, еще и еще раз, уже осознав тщетность своих попыток, крича и в истерике сбивая кулаки в кровь.

А потом сползла спиной по двери вниз, с сухими глазами. И затихла.

Они только и успели, что съездить к Маше за бутербродами. Натальи, к счастью, не было дома, и они разложили всю снедь из холодильника на кухонном столе, прикидывая, что тут может сойти для пикника в парке при доме инвалидов.