Огонь блаженной Серафимы - Татьяна Коростышевская

Мамаев качнул головой, но как-то с усилием.

— Что? — испугалась я.

— Кажется, букашечка, меня сейчас самым возмутительным образом калечат.

Он дернулся, закатил глаза, охнул.

— Не волнуйтесь, Серафима Карповна. — Вошедший Сухов был трезв и корректен. — Мы не причиним господину чародею вреда сверх необходимого. Извольте проследовать за мной. Оба.

Пара гусар с оловянными глазами подхватили Эльдара за плечи, адъютант сдернул с его шеи оберег и аккуратно положил на стол. Я с преувеличенной медлительностью достала из комода ридикюль, бросила в него гребень, помаду, носовой платок, аффирмацию князя Кошкина. Сообщила спокойно:

— Я готова.

По рассветным столичным улицам нас провезли в закрытой карете. Нянька сидела с нами, придерживая на коленях ларец со своей драгоценной сферой.

— Наталья Наумовна жива? — самым светским тоном осведомилась я.

— Да что ей сделается? — скривилась нянька. — Жива, здорова, предвкушает, когда ее в резиденцию доставят да обмен телами произведут. Будь моя воля, я бы…

Когда карета остановилась, Мамаев сжав мою руку, шепнул:

— Меня на твоих глазах пытать будут, букашечка, так ты крепись, мне не впервой.

— Тоже мне, вестник, — ответила я на пожатие.

Нас вывели наружу, не у парадного, у черного хода, провели через двор. Всю дорогу я ругалась вполголоса:

— Не дал бы на себя этот артефакт нацепить, ничего бы не было. Теперь о тебе еще заботиться прикажете?

Эльдар не отвечал, его сызнова корежило, он брел, едва переставляя ноги, и, кажется, говорить не мог.

Ступеньки оказались столь крутыми, что мне пришлось опереться на руку адъютанта. Мы спустились в классическое подземелье, в котором, я уверена, неплохо смотрелась бы закованная полонянка в обществе томного Ника Беса. Но нынче роль полонянки досталась чародею.

— Ну что за дикость, господа? — воскликнула я, наблюдая, как Мамаева приковывают к стене.

— Приказ хозяина, — ответил оловянноглазый гусар. — При всем почтении, барышня.

— И что теперь? — обратилась я к Сухову.

— Располагайтесь. — Он повел рукой в сторону дощатых нар у противоположной стены, накрытых медвежьей шкурой.

Ощутив давление на горле, я послушно села, куда было велено.

— Дело в следующем. — Адъютант отодвинул шкуру и вытащил на свет стальные браслеты на длинной цепочке. — Ваши кандалы, вмурованные в стену, не позволят вам приблизиться к господину Мамаеву. — Он защелкнул браслеты. — Поэтому вам следует немедленно заснуть и попытаться спасти его сквозь складки тонкого мира.

— Вам именно для этого я понадобилась? Чтоб гнездо ваше таким путем увести?

— Ваш ум, Серафима Карповна, восхищает меня не менее прочих достоинств. — Сухов потянул носом, будто собака обнюхала. — И я непременно выражу свои восторги самым приятным образом, когда вы станете нашей хозяйкой. — Распрямившись, он подошел к сопровождающим. — Саблю.

Один из гусар вытащил из ножен оружие. Я закричала, а адъютант отвел руку с саблей и полоснул Эльдара поперек живота.

— Поторопитесь, Серафима Карповна, — сказал Сухов, вытирая клинок об одежду обмякшего чародея. — Сей молодой человек истечет кровью еще до полудня.

Орала я недолго, но истошно. Когда дверь за мучителями закрылась, принялась звать Эльдара, дергать свои цепи, пытаться расковырять ногтями стенную кладку.

Болван! Как он мог так попасться? А я? Тоже хороша! Два огненных дурака мы с Мамаевым. Два высокомерных чванливых чародея, теперь один из нас через свое высокомерие погибнет, а другой, то есть другая, то есть я…

Я бросилась на шкуру, ушибив затылок.

Спи, дуреха! Это только и можешь сделать. Еще помереть первой можешь, тоже некоторым образом в тонкие пределы попадешь. Только Эльдару этим вряд ли поможешь, нет у привидений особой силы. А еще Зорин дурак, и начальник его рыжий недалеко ушел. Как они могли друга своего бросить? Он не привык в одиночку сражаться!

Где-то капала вода, шуршали в стенах подземные твари. Шум мешал. Я открыла глаза. Не вода это вовсе, кровь. У ног Эльдара на полу образовалась маслянисто поблескивающая лужица.

Помощь. Тебе нужна помощь. Крики не действуют, то ли из подземелья их не слышно, то ли игнорируются. Позвать кого-нибудь можно через сон, либо видение. Например, если здесь есть хоть одна неупокоенная душа, ты можешь попросить… Нет! Серафима, ты буквально несколько часов назад сопроводила всех городских скитальцев туда, куда они стремились. Оберегов и ты, и Мамаев лишились. У тебя есть только бесполезный гребешок и губная помада…

Я выпрямилась на нарах, посмотрела налево, направо. Ридикюль лежал на полу, почти касаясь кровавой лужи.

На ноги встать получилось, но сделать хотя бы шаг мешали цепи. Усевшись на холодный пол, я вытянула ноги, повернулась боком и носком правого башмачка зацепила ручку ридикюля. Манифик! Или даже перфектно!

Извиваясь по-змеиному, я заползла на нары, чтоб ослабить цепь, схватила аффирмацию и напевно ее зачла, обводя глазами каждую буковку. Слова не значили ничего, были какой-то тарабарщиной. Ничего не почувствовав, я их повторила и присовокупила:

— Анатолий Ефремович, меня зовут Серафима Абызова, явитесь ко мне немедленно… Будьте любезны… Умоляю!

Слезы, что заструились по моим щекам, были беззвучны, именно поэтому мне удалось вскорости услышать за дверью неровные шаркающие шаги и стук трости о камень пола.

— Блаженная Серафима Абызова, — прошелестел старец, распахивая дверь.

— Ваше сиятельство, — шмыгнула я носом, — князь Кошкин настоящий.

— Тсс. — Он подмигнул мне белесым глазом. — Старый пан к услугам вашим.

Он прошаркал к Эльдару, поцокал языком:

— Однако плохи дела.

— Вы можете остановить кровь?

— Поглядим. — Старый пан с усилием разорвал на Мамаеве сорочку, обнажив живот, покрутил набалдашник своей трости и обильно полил рану, судя по донесшемуся до меня запаху, коньяком. — Угощайтесь.

Он протянул мне трость, в которой плескалось еще преизрядно. Я, не чинясь, отхлебнула.

— Ваша нянюшка, Серафима, — старец рылся в карманах просторного шлафрока, — то есть, я хотел сказать, моя сиделка мадемуазель Лулу, снабжает меня всякими полезными зельями, думаю, одно из них вполне пригодится.

Он опустился на колени, придерживаясь за стену и ревматически скрипя суставами, раскрыл жестяную коробочку, достал из нее полупрозрачную зеленую пастилку.

Движения старого пана были столь медленны и неуверенны, что я сызнова поднесла к губам трость. Быстрее, господи! Быстрее!

Живот Эльдара пересекала косая алая черта, о глубине раны я могла лишь догадываться. Старец налепил пастилку на рану, провел поверх скрюченным пальцем, чародей застонал.