Самодержавие и конституция - Кирилл Соловьев

Но даже тогда, осенью 1915 года, после кадровой встряски, Совет министров не стал объединенным правительством. А. Н. Наумов так описывал это учреждение: «Произвол отдельных министров, общая несогласованность, злоупотребление волей и именем Государя, явный раскол среди самой коллегии, отсутствие сильного объединяющего лица… „Машина не слаженная“, – так отмечено в дневнике мое первое впечатление о Совете министров». Среди министров «не было общности взглядов; их не связывало единство заранее выработанной программы действий и, наконец, их не объединяло авторитетное руководство сильного духом творческим государственным умом председателя, а ход коллегиального управления во многих случаях зависел от воздействия на Государя того или другого отдельного министра».

Наконец, руководители ведомств менялись с калейдоскопической скоростью. В. М. Пуришкевич образно назвал это «министерской чехардой». За годы войны сменились четыре председателя Совета министров, шесть министров внутренних дел, четыре военных министра, четыре министра земледелия, четыре обер-прокурора Святейшего Синода, три министра иностранных дел, три министра путей сообщения, три государственных контролера, три министра юстиции, два министра торговли и промышленности. Срок исполнения обязанностей министров, назначенных до войны, в среднем составлял 3,2 года. Руководители ведомств, получившие назначение в военное время, находились в своем кресле 7-8 месяцев.

Сама кадровая политика вызывала большие вопросы. По словам начальника петроградского охранного отделения К. И. Глобачева, министры внутренних дел, с которыми он работал, легкомысленно относились к своим обязанностям, а революционным движением и вовсе не интересовались. С февраля по июнь 1915 года министр Н. А. Маклаков принял его всего два раза. Н. Б. Щербатов, по оценке подчиненных, слабо разбирался в вопросах внутренней политики. По мнению В. Б. Лопухина, князь Щербатов был «прекрасный человек, но поскольку долгие годы он сосредоточивался и, весьма успешно, исключительно на лошадях, представлявшийся менее всего подготовленным к роли человеческого администратора».

Один слух о назначении Б. В. Штюрмера премьером посеял ужас среди министров. Они «были так ошеломлены подобной, показавшейся… совершенно несуразной новостью, что отмахнулись от нее, как от какого-то страшного кошмара, и разошлись по домам, будучи уверены в полнейшей вздорности распущенного досужими озорниками „дикого“ слуха». Штюрмеру министерская работа казалась чрезвычайно утомительной: «С утра до вечера, во всякое время дня и ночи – справки, телеграммы, телефоны, распоряжения!» В Департаменте полиции (а Штюрмер занимал и должность министра внутренних дел) поражались отсутствием внимания к своему ведомству. Доклады ее директора продолжались не более 10–15 минут. Некоторое время спустя Штюрмер стал министром иностранных дел. Начальник Генерального штаба М. В. Алексеев на этот счет заметил: «Я теперь не удивлюсь, если завтра Штюрмера назначат на мое место – начальником штаба».

Большие сомнения вызывало душевное здоровье министра внутренних дел А. Д. Протопопова. Н. В. Савич вспоминал, как сильно тот изменился после лечения у врача тибетской медицины П. А. Бадмаева. «Он не только страшно исхудал, подался физически, но и умственно был неузнаваем. Исчезла ясность мысли, последовательность рассуждения». Его раздражал любой шум. По этой причине он предпочитал не жить у себя, на Таврической улице, а ночевать в Думе. Товарищ министра внутренних дел князь В. М. Волконский как-то заметил ему, что его деятельность может быть губительной для России. «Пусть гибнет, и я торжественно погибну под ее развалинами», – провозгласил Протопопов. Морской министр Григорович прямо называл его «ненормальным». Сам А. Д. Протопопов рассказывал, что и Б. В. Штюрмер, и А. Ф. Трепов сообщали императору о его «сумасшествии». Действительно, его поведение могло наводить на подобные мысли. По сведениям французского посла М. Палеолога, в январе 1917 года Протопопов и министр юстиции Н. А. Добровольский регулярно посещали спиритические сеансы, в ходе которых вызывали дух Распутина.

Особое психологическое состояние Протопопова не вызывало сомнений у императора. 10 ноября 1916 года он писал жене: «Мне жаль Протопопова – хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни… Рискованно оставлять в руках такого человека Министерство внутренних дел в такие времена». Александра Федоровна была категорически против его отставки: ведь Протопопов «честно стоит за нас». Впрочем, императрица чувствовала странности в поведении министра: «Я знаю, у него не всегда последовательны мысли, но самые идеи хорошие, и он нам так предан. Он не умеет, мне кажется, своих мыслей дисциплинировать и приводить в исполнение именно потому, что у него их слишком много. Ему нужен был бы помощник, менее нервный, чем он, который умел бы выбрать исполнимые мысли и с энергией их проводить».

Спорили не только о Протопопове. Министр народного просвещения П. Н. Игнатьев весьма резко отзывался о министре путей сообщения (и будущем премьер-министре) А. Ф. Трепове. В ноябре 1915 года он писал родным: «Мне думается, что недолго меня еще будут держать в этой странной компании. А. Трепов – министр путей сообщения. Можно ли дальше идти? Человек никогда в жизни двумя курицами не управлял. Пробовал в 1892 г. быть предводителем дворянства и провалился».

Последний премьер-министр Российской империи – князь Н. Д. Голицын – не сомневался в собственной неспособности занимать столь высокий пост. Ходили слухи, что он целый час рассказывал императору анекдоты о самом себе, которые демонстрировали всю его непригодность к государственной деятельности. Николай II упорно не соглашался: «Я знаю. Я выбрал. Справитесь».

В этой череде премьер-министров, конечно, не было таких, как Столыпин. Однако и до 1911 года Совет министров не стал в полной мере объединенным правительством. После трагической гибели Столыпина позиции правительства лишь ослаблялись. Столыпин говорил, что у него не власть, а «тень власти». У его преемников не было даже «тени власти» – в особенности в годы войны. Министры вполне обоснованно ориентировались на императора, а не на премьера. Казалось бы, именно Николай II должен был играть роль главы правительства, но он не собирался этого делать. В итоге власть распадалась на части, утрачивая всякую эффективность. Не менее значим тот факт, что к 1916 году, как уже говорилось, правительство утратило свою субъектность, оно явно не было способно к самостоятельной политической роли, не могло вести политический диалог с Думой, так как необходимый для этого «язык» был для него недоступен. Тем временем Дума в таком общении очень нуждалась.

Вопреки усилиям правительства, Четвертая Дума оказалась значительно более оппозиционной, чем Третья. В ней укрепились правые и левые «крылья» и одновременно ослаб центр, представленный «Союзом 17 октября». Октябристы очень изменились за последние пять лет, а в особенности – за последние месяцы. В ходе избирательной кампании они испытали чрезвычайное давление со стороны власти. В новых обстоятельствах они не были готовы к диалогу с правительством. Октябристы пришли в Четвертую Думу оппозиционерами, рассчитывавшими на альянс с «левыми» (кадетами и прогрессистами). В сущности, уже в 1912 году был предрешен вопрос о формировании левоцентристского большинства, очевидно враждебного по отношению к правительству. Иными словами, уже тогда в «повестке дня» стояло формирование Прогрессивного блока. К лету 1914 года ситуация стала критической. 22 апреля 1914 года либеральная оппозиция потребовала отсрочить обсуждение бюджета до принятия закона о гарантиях свободы слова для депутатов. Большинство (164 голоса против 82) отвергло этот ультиматум. И все же правительство не должно было обольщаться. Большинство в Думе прямо заявляло, «что политика министерства, стесняющая и ограничивающая деятельность земских и городских учреждений, подрывает местные силы; что, поощряя повсеместно административный произвол, она вызывает недовольство и глубокое брожение в широких, спокойных слоях населения; что, препятствуя проведению в жизнь ряда Высочайших манифестов и указов, она противодействует возвещенной с высоты престола непреклонной воле Монарха, и что такое положение, ослабляя мощь России, угрожает ей неисчислимыми бедствиями».