Невеста эльфийских кровей - Алина Углицкая

На пару мгновений отражение в зеркале подернулось белесым туманом. Отцовские черты проступили сильнее, будто сам Алиэрн шагнул из небытия.

– Папочка… – вырвалось вместе со всхлипом.

– Светлейшая?.. – донесся обеспокоенный голос горничной. – Что-то случилось?

Ринка моргнула, сбрасывая повисшую на ресницах слезу, и видение рассеялось.

– Нет, – она покачала головой, – все хорошо.

Потом добавила:

– Как тебя зовут?

Горничная – розовощекая, темноволосая девушка со сдобными формами – заулыбалась, от чего на ее щеках образовались милые ямочки.

– Нирия, светлейшая.

– Почему ты здесь, Нирия?

Не поняв вопроса, девушка наморщила лоб:

– Простите, светлейшая, здесь – это где? В ваших покоях?

– Нет, в Эльвериолле. Почему ты здесь, а не за Проливом, с людьми? Почему выбрала прислуживать эльфам, а не жить со своими сородичами?

На лице горничной отразилась работа мысли, но оно быстро посветлело, и Нирия радостно произнесла:

– Так нет у меня там никого!

– А здесь?

– Ну, здесь вся семья. Мои прадеды ушли за эльфами, принеся присягу старому королю.

– А разве тебе никогда не хотелось вернуться?

– Зачем? – искренне удивилась служанка. – Я счастлива здесь, светлейшая. Аэры нас не обижают, наоборот, многие девушки в тайне мечтают услышать зов сердца.

Знакомое выражение заставило Ринку заострить внимание.

«Зов сердца»… Кажется, она уже слышала это.

– И ты тоже? – уточнила она.

Нирия расплылась в мечтательной улыбке. Ее глаза заблестели.

– Да, светлейшая.

– А что ты знаешь об этом? Что это за зов? И как ты поймешь, что это именно он, если услышишь его?

– Ну… – горничная на секунду задумалась, – говорят, это нельзя не понять. Это как беззвучная песнь, которая постоянно звенит в твоем сердце. Ее невозможно ничем заглушить, она только становится громче, сильнее, пока не перекрывает все звуки…

– И что бывает, когда человеческая девушка слышит эльфийскую песнь?

– Ну, обычно аэр забирает избранницу к себе и живет с ней, как с супругой, пока она не родит. Потом они венчаются по эльфийским традициям, чтобы узаконить ребенка.

– А если девушка не хочет? Если она уже замужем за другим, например, за таким же, как она, человеком, и любит своего мужа? И у них дети…

Нирия легкомысленно хмыкнула:

– Это не имеет значения. Услышав зов сердца, никто не сможет остаться прежним, ни мужчина, ни женщина.

– Хочешь сказать, мужчины тоже слышат его? – воскликнула Ринка, но тут же спохватилась. Лиатанари же сам признался, что его отец – человек!

– Ну, конечно, – Нирия бросила на нее удивленный взгляд. – Где вы жили, аэри, что ничего об этом не знаете? Вы эльф, и однажды ваше сердце тоже заговорит.

Ринка отвела взгляд.

Заговорит?

Что если оно уже заговорило? Что, если уже тоскует и мается? Безмолвно страдает, посылая свой зов в пустоту?

– Но ведь люди живут недолго, – вспомнила она, – гораздо меньше, чем эльфы. Человеческая жена состарится и умрет, а ее эльфийский супруг не изменится и за сотню лет.

Нирия пожала плечами, ничуть не смущаясь:

– Всем приходится чем-то жертвовать. Эльфы до конца заботятся о своих избранницах и избранниках. Раньше подпитывали магией или даже собственной кровью, чтобы продлить им молодость. Но, говорят, сейчас, когда в Эльвериолле пустует трон и нет настоящего короля, эльфы сами ослаблены.

А вот это было уже интересно!

Ринка вспомнила слова эльканэ: Эландриль говорил о троне и магии, которую не может удержать тот, кто не нашел свою суженую.

И стоило подумать об этом, как тут же яркой искрой вспыхнула мысль:

– Нирия, ты знаешь, кто такие эллевиан? Это и есть те девушки, которые слышат зов сердца?

Горничная с минуту взирала на нее, открыв рот, а потом искренне расхохоталась:

– Ой, простите, аэри, конечно же нет! Эллевиан может быть только одна. И если эльф встретит ее, его сердце будет петь только для нее одной всю его долгую жизнь!

***

В главной трапезной дворца было шумно. На балконе, выступающем над залом, играли невидимые лютни и флейты, издавая ненавязчивую тихую музыку. Пышно разодетые эндиль обоих полов вполголоса передавали друг другу последние сплетни, то и дело бросая косые взгляды на высокие двустворчатые двери, украшенные витиеватой резьбой. Сейчас эти двери были плотно закрыты, и рядом, словно часовой на посту, стоял сам мэтр Филберт, держа в руках жезл церемониймейстера.

– Слышали? Вы слышали? Эллевиан эльканэ уже здесь! Сам регент ездил за ней в Саах-нам-Мел! – неслись шепотки, передаваемые из уст в уста.

– Неужели это правда?

– Не поверю, пока сам не увижу…

– Вы знаете, кто она?

– Вы знаете, откуда она?

– Неужели мы спасены?..

Накрытые столы, расположенные вдоль стен, ломились от снеди. Золотая и серебряная посуда сверкала так, что слепила глаза. В хрустальных кубках искрилось вино. И никто не смел взять ни кусочка, пока не будут заняты места за королевским столом.

Но вот из-за портьеры просочился слуга в коричневом сюртуке, что-то шепнул церемониймейстеру, и тот ударил посохом в пол, призывая придворных к вниманию.

Над залом повисла внезапная тишина. Голоса оборвались. Сотня глаз напряженно уставилась на закрытые двери.

– Регент Его Королевского Величества герцог Лиатанари, – объявил Филберт хорошо поставленным голосом, гулко стукнул церемониальным посохом о пол и продолжил. – Главный казначей Эльвериолла герцог Тессиль.

Створки дверей распахнулись, пропуская первых лиц королевства. Но сегодня взгляды придворных только скользнули по ним. Скользнули, едва заметив, чтобы впиться в хрупкую фигурку, зажатую с двух сторон королевскими диарами.

Секундная пауза – почти незаметная, сухой кивок Лиатанари, тонкая улыбка Тессиля, и Филберт, не меняя тона, добавил:

– Герцогиня Ринкьявинн Джиттинат.

Легкий вздох пронесся по залу. Удивление? Облегчение?

Нет, ни то, ни другое.

Надежда.

– Почему вы не предупредили меня?! – прошипела Ринка, когда они уже сидели за столом, а всеобщее внимание немного ослабло.

Ей пришлось выдержать настоящую пытку, пока она шла к столу на возвышении через весь зал, через расступившуюся толпу, замершую в почтительном поклоне. Чувствуя спиной прожигающие взгляды, ощущая повисшее в воздухе напряжение, все эти сомнения, недоверие и глухую вражду, пропитавшую стены дворца.