Тайные общества смерти. Очерки истории террористических организаций - Максим Леонидович Токарев

тогда возникшей, приезжали к Лаврову с аналогичными предложениями, но это была явная пустопо-рожность. В настоящем же случае дело получало иной вид.

Я до тех пор не знал лично Николадзе. Но он пользовался крупной репутацией в русском радикальном мире. Грузин по племени, он обладал пылким южным темпераментом, но вместе с тем был очень умен, с университетским образованием и прошел такую житейскую школу, которая могла научить побольше, чем университет. Имея очень яркие радикальные убеждения, он подвергался и политическим преследованиям, был эмигрантом, издавал за границей газету, завел обширные знакомства с французскими радикалами.

…Я отправился в Париж немедленно по получении известия о приезде Николадзе. Это было около половины декабря 1882 года. На меня он произвел очень хорошее впечатление. Ум и энергия его обнаружились сразу. О своих доверителях Николадзе не распространялся. Ему, вероятно, не хотелось говорить, что он связался со «Священной дружиной», да и говорить об этом было излишне, потому что раз произносилось имя Воронцова-Дашкова, то само собою понятно было, что в дело замешана «Священная дружина». Само собою подразумевалось, что Воронцов-Дашков не мог вступить в переговоры без ведома и согласия Императора.

…Выяснилось, что высшие сферы считают исполнительный комитет таинственной грозной силой, справиться с которой они потеряли надежду. Воронцов ставил вопрос: нельзя ли получить от комитета обязательства прекратить террор, хотя бы до коронации, на каких-либо исполнимых условиях? Но что же можно предложить комитету за эту уступку? Об этом Николадзе и должен был переговорить с народовольческим центром. В разговоре с Воронцовым правительственные уступки могли быть намечены только примерно. В этих переговорах мы с Николадзе остановились на следующих пунктах:

1) общая политическая амнистия;

2) свобода печати, мирной социалистической пропаганды, свобода обществ;

3) расширение земского и городского самоуправления.

Этой ценой исполнительный комитет должен был дать обязательство не производить террористических покушений до и во время коронации. Мы с Николадзе несколько раз переговаривались об этих условиях, переделывали их, дополняли. Я, конечно, говорил ему, что мне необходимо перетолковать с товарищами, но в действительности мне не с кем было и толковать… Я твердо решил приложить все усилия, чтобы уговорить русский жалкий центр Веры Фигнер принять предлагаемые условия. Нам прямо валился с неба подарок. От чего мы должны отказаться? От террора, на который все равно не было сил. А взамен этой фиктивной уступки мы получали ряд реальных ценностей, и каких!

В конце концов мы столковались с Николадзе на вышепомеченных условиях. Он извещал Воронцова о ходе переговоров, но делал ли это лично или через Бороздина — не знаю. Оба мы были чрезвычайно довольны и вместе мечтали о будущем, которому оказали такую услугу своими переговорами. Мы с Николадзе с каждым днем сдружались, оба веселые и довольные.

Но только наши прекрасные дни оказались очень непродолжительны. Однажды прихожу я к Николадзе и застаю его мрачным и встревоженным. Он сообщил, что произошло нечто непонятное и, очевидно, очень скверное. Какой-то единомышленник извещал его из России: «Прекрати переговоры и немедленно возвращайся, иначе угрожают большие неприятности». Оба мы ломали голову, что может означать такой переворот, но мне только месяца через два пришлось узнать печальную разгадку тайны. Разгадка же тайны состояла в предательстве нашего товарища Сергея Де-гаева. Арестованный 20 декабря 1882 года, он вступил в переговоры с жандармским подполковником Судейкиным, сделался его единомышленником и выдал ему всех и вся, раскрыв подробно все жалкое положение партии. Выпущенный под видом побега, он стал главой партии, оставаясь агентом охранной полиции, которая посредством него держала в руках все злополучное народовольчество.

Правительство боялось комитета и потому готово было идти на уступки. Но вот глаза его раскрылись, и оно увидело, на краю какой колоссальной глупости оно чуть-чуть не очутилось. Моментально ударили отбой, и Николадзе мог легко попасть под подозрение, что он дурачил правительство и сознательно вовлекал его в такую невыгодную сделку» [27].

Итак, переговоры «Священной дружины» с «Народной волей» не дали результатов. А вот Департамент полиции достиг больших успехов в разгроме революционного подполья. 20 декабря 1882 года в Одессе была арестована типография «Народной воли», а вместе с ней и Сергей Дегаев. Вступив в сговор с жандармом Судейкиным, Дегаев выдал ему Военную организацию «Народной воли» и помог задержать Веру Фигнер 10 февраля 1883 года.

Тогда же, в январе 1883 года один из лидеров российской политэмиграции князь П. А. Кропоткин был приговорен судом французского города Лиона к пяти годам тюрьмы. Французская юстиция сочла Кропоткина духовным вдохновителем и организатором группы анархистов «Черная банда», которая весь 1882 год терроризировала грабежами и поджогами окрестности Лиона. Банда была разгромлена после того, как один из ее участников, некий Сивост, 23 октября 1882 года бросил бомбу в зал ресторана при лионском театре «Белькур», где, по его мнению, «собирались одни буржуазные свиньи». Сивосту отрубили голову на гильотине, его подельщики-бое вики отправились на каторгу в Кайенну в Гвиане, прозванную «сухой гильотиной». Кропоткина же, обвинения против которого были явно натянуты, досрочно освободили в начале 1886 года благодаря хлопотам всемирно знаменитого писателя Виктора Гюго и других деятелей французской культуры.

Таким образом, к концу 1882 года революционное движение, противником которого числила себя «Священная дружина», было почти полностью подавлено российской тайной полицией. А сама «Дружина», в деятельности которой все более преобладали корыстно-авантюристичные мотивы, приобрела самую скверную репутацию в российском общественном мнении. По признанию С. Ю. Витте, «в «Дружину», как и в любую другую создаваемую сверху организацию, направилась всякая дрянь, которая на этом желала сделать карьеру». Первый историк «Народной воли» В. Я. Богучарский вспоминал в начале XX века: «Контингент агентов «Дружины» вербуется из гвардейских офицеров, золотой молодежи, отличившихся приказчиков и пр. Приглашения вступить в «Дружину» за подписью Воронцова-Дашкова рассылаются в большом количстве и очень многих ставят в безвыходное положение». Любопытное упоминание о «Дружине» содержит запись из дневника ее участника В. Н. Смельского, датированная еще ноябрем 1881 года: «На днях прочел в берлинской газете о том, что члены нашей «Дружины», получая громадные деньги, тратят их на проституток и выпивку…» [28].

Не удивительно, что к концу 1882 года «Дружина» сделалась мишенью для критиков и слева и справа. Так, великий сатирик М. Е. Салтыков-Щедрин в очерках «Письма к тетушке», публиковавшихся в самом читаемом тогда в России журнале «Отечественные записки», саркастически именовал «Дружину» «Обществом взволнованных лоботрясов». А обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев 23 ноября 1882 года отправил Александру III примечательное письмо: «Нельзя дальше терпеть государственного обмана… На деньги Вашего Величества совершаются такие дела, которые можно приписать или злодейскому умыслу, или