Каменный плот - Жозе Сарамаго

Когда на следующее утро Мария Гуавайра сумеет наконец дозвониться до Коруньи, ей скажут, что матушку её и других пациентов уже перевезли в безопасное место, а на вопрос: А как она? — ответят: Как всегда, но и на том спасибо. Путешествие продолжится до тех пор, пока земля вновь не заселится людьми. Что ж, подождем.

Итак, новоиспеченное правительство национального спасения с ходу, без раскачки приступило к работе, и глава его — тот самый, бывший и нынешний премьер, отправился на телевидение, чтобы произнести фразу, без сомнения, долженствующую остаться если не в анналах, так на скрижалях, что-нибудь вроде: Кровью, потом, слезами или: Похоронить павших и позаботиться о живых, или: Отчизна надеется, что каждый выполнит свой долг, или: Обагренная кровью мучеников земля даст новые всходы, однако в данном случае, учитывая все особенности переживаемого момента, он счел за благо воскликнуть лишь: Португальцы и португалки, наше спасение — в отступлении!

Однако проблема размещения во внутренних районах тысяч беженцев с побережья представляла собой такие немыслимые сложности, что ни у кого не хватило отваги — или дури — выработать общенациональный и всеохватный план эвакуации, который бы при этом учитывал возможности местных властей. Вот, к примеру, в отношении Лиссабона анализ ситуации и перечень вытекающих из этого анализа мер начинался с предпосылки, которую можно сформулировать так: Значительное — да почему бы прямо не сказать? — подавляющее большинство жителей Лиссабона родилось не там, а те, кто родились все же там, связаны с жителями провинций узами родства. Этот факт определяет многое и имеет решающее значение, поскольку те и другие должны будут переселиться туда, откуда они родом и где у них, как правило, ещё остаются родственники, многих из которых они потеряли из виду из-за разнообразных житейских обстоятельств, а теперь получают возможность, пусть и вынужденную, обрести вновь утраченную было гармонию, воссоединить семью, предав забвению былые неурядицы и разногласия, имущественные тяжбы и наследственные распри, ненароком вырвавшееся злоречие, и таким образом есть своя светлая сторона и в обрушившемся на нас несчастье, — оно поспешествует примирению и душевному сближению. Вторым следствием, естественным порядком вытекающим из первого, является вопрос прокорма этих перемещенных лиц, и восстановление родственных связей снимает с государства это бремя, тогда как родня сыграет здесь наиболее значительную роль, и старинное речение «Даст Бог его, даст и на него», прежде относившееся исключительно к возможности выкормить и вырастить ребенка, на новом макроэкономическом уровне обретает иной, расширительный смысл, передающийся пословицей «Без корня и полынь не растет», что следует с мягкой улыбкой трактовать как то, что отчизна — это всего лишь большая семья.

Казалось бы, людям холостым, родни не имеющим, а также мрачным нелюдимам грозит остаться без поддержки, но даже и таких не исключат автоматически из нашего семейного сообщества, ибо всегда остается вера в дружеский порыв, в то, что при любых обстоятельствах не угаснет любовь к ближнему, которая проявляется так ярко на железной, например, дороге, в вагонах второго класса, где мать семейства, перед тем, как вскрыть корзинку с припасами, непременно предложит совершенно незнакомым попутчикам-соседям присоединиться к трапезе. Угощайтесь, скажет она, чем бог послал, а если кто примет приглашение, никто с него не взыщет, хотя обычно все лишь отвечают хором: Премного благодарны, кушайте на здоровье. Ну, ладно, это стол, а вот как быть с кровом, ибо одно дело предложить ломоть вяленой трески и стакан вина, и совсем другое — отдать половину той самой кровати, где мы сами спим, но если удастся вбить в голову, что все эти одинокие и брошенные — суть новые воплощения Господа нашего, который в свое время тоже ходил по свету в обличье сирого и убогого, испытывая людскую доброту, то, глядишь, найдется и им местечко под лестницей, топчанчик на чердаке или, на самый худой конец, охапка соломы, и Господь, сколь бы ни были многочисленны эти его перевоплощения, получит прием, достойный того, кто сотворил род людской.

Это все было сказано о Лиссабоне, но — разница чисто количественная может быть отнесено и к Порто или Коимбре, к Сетубалу или Авейре, к Виане или Фигейре, не говоря уж о великом множестве мелких городков и деревень, раскиданных по всей стране, хоть порой, быть может, и возникнет резонный, но тревожный вопрос: Куда же деваться тем, кто сгодился там, где и родился, или тем, кто живет где-то на побережье, но и родился тоже у самого моря, только в другом месте? Эти затруднения были повергнуты на рассмотрение совета министров, и совет устами своего представителя дал ответ: Правительство надеется, что в каждом отдельном случае, не вписывающемся в рамки общенациональной схемы эвакуации населения и его обустройства, будет проявлена инициатива и найдено нестандартное решение, которое послужит ко всеобщему благу. И вот так, с благословения властей мы в отношении Порто ограничимся лишь упоминанием о коллегах и начальстве нашего Жоакина Сассы. Довольно будет сказать, что если бы он, побуждаемый служебной этикой и профессиональным долгом, ринулся бы прочь от галисийских гор, бросив возлюбленную и друзей, то обнаружил бы, что контора его закрыта, а на двери висит последнее объявление, сделанное начальством: Наше учреждение переехало в Пенафиел, куда надлежит явиться возвращающимся из отпуска сотрудникам и где мы готовы, как и прежде, оказывать нашим уважаемым клиентам весь спектр услуг в полном объеме. Еще скажем, что родня Жоаны Карда — та самая чета, что жила в Эрейре — оказалась теперь в Коимбре, в доме ещё одного своего кузена, а вернее сказать — двоюродного деверя, да-да, того самого, покинутого мужа, в котором поначалу ещё теплилась надежда, и он думал, что они прибыли подготовить почву для возвращения беглянки, но время шло, а о ней и речи не заходило, и когда он осведомился: А где Жоана? — сестрица выдавила из себя признание: Понятия не имеем, она гостила у нас, но потом исчезла куда-то ещё до начала всех этих бурных событий, ни слуху о ней, ни духу. Если и такой малости хватило, чтобы сразить бывшего мужа удивлением, можно представить себе, что бы сказал он, если бы знал дальнейшее развитие истории.

И мир замер в тревожном ожидании, гадая, обрушится ли несчастье на лузитанские пляжи и на западное побережье Галисии. И снова, в который уж раз, повторим, сами утомясь от повторения: нет худа без добра — именно таков был взгляд на происходящее европейских правительств, ясно видевших, как параллельно с целебными репрессалиями, в свое время уже помянутыми на этих страницах, явно идет на спад, никнет и гаснет революционный энтузиазм европейского юношества, внявших голосу рассудка и на уговоры родителей: Смотри, сынок, скверно кончится все это для тебя, если будешь упорствовать и твердить, что ты — ибериец — отвечавших кротко: Да(папа. А покуда разыгрывались эти умилительные сцены семейного примирения и социального умиротворения, спутники, крутящиеся по более или менее постоянной геостатической орбите, из космоса фотографировали и производили замеры, и если на снимках Пиренейский полуостров представал в неизменном виде, то замеры показывали, как расстояние между ним и мелкой россыпью Азорских островов неумолимо сокращается каждую минуту на тридцать пять метров. В наши-то времена, в эпоху ускорителей элементарных частиц, тридцать пять метров в минуту — это не повод для беспокойства, но если вспомнить, что за этими просторными и удобными пляжами, посыпанными мелким песочком, за живописными бухточками, за пологими спусками и скатами движется пятьсот восемьдесят тысяч квадратных километров и неподдающееся исчислению, астрономическое число миллионов тонн, составляющих вес всех горных массивов и плоскогорий, так вот, если вспомнить все это и прикинуть, какова будет инерция пришедшей в движение громады Пиренеев, хоть и уменьшившихся вдвое против прежнего, — то нам останется лишь дивиться мужеству народа, в котором смешалось столько разных кровей, дивиться и воспевать его фатализм, с течением столетий воплотившийся в замечательно лапидарную формулу: Двум смертям не бывать, а одной не миновать.