Жизнь цирковых животных - Брэм Кристофер

С пакетами в руках Генри возвратился на кухню. «В нашем возрасте!», негодовал он.

Тоби появился в проходе. Голый.

– Прости, – промямлил он. – Сердишься на меня?

– Не за что. Бывает. – Отчего ему так грустно смотреть на этого парнишку из «Гейети»? Вот он стоит обнаженный посреди его кухни. Желания сбываются, и это печальней всего.

– Наверное, меня заклинило от того, что я так восхищаюсь тобой. До ужаса.

– Оставь. Я не твой тип. Все просто. Достаточно нравлюсь тебе, чтобы вызвать эрекцию, но недостаточно, чтобы кончить. – Поколебавшись, он добавил: – Не хочу заострять на этом внимание, но по возрасту я тебе в отцы гожусь.

– Ты мне нравишься. Очень. Беда в том, что я все еще люблю Калеба.

– А, да. В этом все дело. – Конечно, такая отговорка приятнее.

– Хочешь, чтобы я ушел?

– Глупости. Будем ужинать.

– С удовольствием. – Тоби явно успокоился. – Мне одеться?

– Или оставайся, как есть. Как тебе удобнее. – Улыбкой Генри провоцировал Тоби. Пусть походит голышом, хоть Генри и смущает присутствие юного крепкого тела рядом. – Я и сам сегодня превращусь в нудиста, – заявил он, срывая с себя полотенце. С удовольствием похлопал себя по крепкому, как у молодого, животу.

Тоби, поморщившись, отвернулся.

– А ты одевайся, – продолжал Генри. – Как в ту ночь, когда мы встретились – поменяемся ролями.

Это окончательно убедило Тоби.

– Нет, я останусь, как есть, – возразил он. – Только руки вымою.

– Хорошая мысль.

Ему бы обидеться, рассердиться, но Генри чувствовал себя как нельзя лучше. Немного грустно, ничего страшного. Он достиг той поры жизни, когда радуешься и неудачному сексу.

Несколько минут спустя они уже сидели на кухне за столом. Генри хотел было перейти в гостиную, но передумал: пришлось бы любоваться своими гениталиями сквозь стеклянную столешницу.

– Забавный парадокс, не правда ли? – заговорил, расставляя блюда на столе. – Голый актер – противоречие в определении. Два голых актера – еще смешнее.

– Передай соль.

Они приступили к еде. Захрустели брокколи, словно два динозавра папоротником.

– Мы, актеры, не можем быть нормальными людьми, – произнес Генри. – Кто это сказал? Не я же это придумал.

– Я не актер, – возразил Тоби. – Во всяком случае, пока нет.

– Актер, актер, – настаивал Генри. – Мальчик станет мужем. Хотеть значит мочь. И так далее. Впрочем, актеры не так уж отличаются от всех прочих… Тот, кто сказал это, сморозил глупость. Может, в далеком прошлом, когда все «нормальные» люди были набожны и добры, актеры казались чудовищами эгоизма и тщеславия? Тогда мы отличались от всего человечества. А теперь кто не эгоцентрик? Все, кому не лень, работают на публику. Дилетанты!

Генри нес чушь, только бы слышать свой голос, заполнить паузу. В прошлый раз говорил Тоби. Похоже, мальчик не в настроении, молчит, как убитый.

– Ты настоящий актер, – подбодрил его Генри. – Я чувствую в тебе эту великую потребность. Творческий голод. И ты стараешься отточить ремесло. Ремесло – вот что отличает профессионального нарциссиста от любителя.

Тоби тяжело вздохнул.

– Я сегодня виделся с Калебом. С моим бывшим.

– Да? – Подцепив клецку, Генри обмакнул ее в соевый соус.

– У меня там остались кое-какие вещи. Ходил за ними. Генри положил клецку в рот.

– И он был так добр к тебе, – пробормотал он, жуя. – И любовь вспыхнула с новой силой.

– Нет. Он вел себя просто ужасно. Небрежно, свысока. Будто я ему никто. Но я тоже… я сказал много лишнего.

– Например?

– У него был друг, который умер от СПИДа. Шесть лет назад. Калеб все еще любит его. Невозможно состязаться с мертвецом. Мертвые становятся совершенством.

– Верно. – Генри забыл о покойном друге Дойла. Впрочем, он сомневался, чтобы вдовец горевал до сих пор – в его-то возрасте.

– Я сказал ему, что он любит покойника, потому что не умел любить его при жизни. Когда Бен болел.

– О-о! Нехорошо!

– Черт знает что. Он велел мне убираться. Теперь он ненавидит меня.

– Ах ты, бедняжка!

На самом деле Генри сочувствовал не Тоби, а Дойлу. Нахлынули обида и раздражение.

– Так вот почему тебе не терпелось улечься со мной в постель? Хотел поквитаться с ним?

– Нет! – Тоби с искренним недоумением уставился на него. – Я… Я видел тебя в спектакле, ты был так хорош, и я подумал, это будет здорово, и мне станет лучше. Ты мне очень нравишься, Генри, честное слово. Я хотел доставить тебе удовольствие.

– Еще бы! – резко оборвал его Генри. Мальчишке на него плевать. – А со сценаристом у тебя бывали оргазмы?

– Это личное! – Тоби аж передернуло.

– Полагаю, в данных обстоятельствах мы можем быть совершенно откровенны, – пожал плечами Генри.

Тоби сменил позу, играя наготу.

– Вы хоть трахались? – настаивал Генри.

Тоби потупился, крепко сжимая губы.

Подавшись вперед, Генри проворковал:

– Или только терлись друг о друга? Отсасывали? Мастурбировали? Что тебе больше нравится? – Не удалось потрахаться во плоти, попробуем на словах.

– Дерьмо! – вскрикнул вдруг Тоби. – Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Генри откинулся на спинку стула, слегка испугавшись.

– Я ничего не умею! Не могу быть актером! Не могу сохранить любовь! – Слезы мешали ему говорить. – Даже в сексе – нуль!

Он рыдал в голос, слезы катились по щекам. Незачем было так жестоко обращаться с мальчиком. Надо же, стриптизер с нежным сердцем!

– Почему я такой никчемный? Почему все ненавидят меня?

– Полно, полно, – проговорил Генри. Снова пересел поближе, обхватил Тоби за плечи. – Успокойся.

– Почему я ни на что не гожусь, даже в сексе?

– С чего ты взял, что не годишься? У каждого свои недостатки. У тебя выдался трудный день. Ты влюблен в другого. И вообще, оргазм – не главное.

Юноша продолжал безутешно плакать, сотрясаясь в рыданиях.

– К черту его! – бормотал он. – К черту, к черту, к черту!

Генри прижал Тоби к груди.

– Вот почему я никогда не влюбляюсь. Влюбишься – только о Нем и будешь думать. Не о реальном, о выдуманном. Это причиняет слишком много боли. Начинаешь чувствовать себя неудачником, последним дерьмом.

Тоби вывернулся, поднял к нему лицо – глаза красные, сопли на верхней губе.

– Никогда не влюбляешься?