Снайперы. Огонь на поражение - Максим Бузин

– У меня? Поручение? Но какое? – Шредберг непонимающе вскинул брови. – Будьте добры, объяснитесь, господин унтерштурмфюрер…

«Так этот тип эсэсовец! – мгновенно напрягшись и закаменев лицом, с неприязнью подумал Хаген и машинально сжал зубы, отчего у него на щеках заиграли отчетливо различимые желваки. – То-то его голосок показался мне не очень приятным…»

– Господин оберет, – не обратив никакого внимания на произошедшие с Гюнтером перемены, укоризненно и одновременно надменно проговорил эсэсовский офицер, – я же просил вас при посторонних обращаться ко мне немного иначе…

– Ах да, извините, господин лейтенант Кун! – сделав ударение на воинском звании, льстиво улыбнулся Шредберг. – Забыл, виноват, каюсь!..

…Эти слова командира полка, от которых за километр попахивало неприкрытым раболепием и подхалимажем, покоробили Хагена, причем в той же степени, как перед этим его слух резануло упоминание унтерштурмфюрером насчет посторонних, каковым для эсэсовца, очевидно, чересчур много возомнившего о себе, безусловно, являлся Гюнтер. И обер-лейтенанту захотелось, ну просто до невозможности, высказать вслух парочку «ласковых» фраз в адрес как «господина лейтенанта Куна», так и оберста Шредберга! Однако, хорошо понимая всю тяжесть возможных последствий, которые мог бы повлечь за собой столь опрометчивый шаг, он сдержался и промолчал…

– А про то, что я вам говорил в комендатуре, помните? – слегка выпятив вперед нижнюю челюсть, недобро прищурился офицер войск СС.

– Ну, конечно! – едва ли не радостно воскликнул Шредберг. – Вы сообщили, что наделены особыми полномочиями, предъявили соответствующий документ, а затем потребовали выделить людей, необходимых, во-первых, для разгрузки грузовика, который должен с минуты на минуту подъехать, а во-вторых, для последующего выполнения важного задания, общие черты коего вы мне также обрисовали!

– Совершенно верно! – эсэсовец снисходительно усмехнулся. – Теперь-то вы понимаете, почему я не дал обер-лейтенанту уйти и о каком поручении упомянул?

– А-а-а, – протянул оберет, – значит, вы имели в виду, что…

– Что помимо солдат мне понадобится толковый исполнительный офицер, умеющий не только руководить подчиненными и сражаться во славу Третьего рейха, но и держать язык за зубами! – раздраженно перебил его, очевидно, потерявший терпение Кун. – Именно это я и хотел сказать, господин Шредберг!

– Тогда лучшей кандидатуры, чем обер-лейтенант Хаген, вам не найти! – произнес командир полка. – Он храбр, опытен, дисциплинирован, пользуется непререкаемым авторитетом у подчиненных и всей душой ненавидит русских!..

– Даже так, ненавидит? Отчего же, господин Хаген? – сузившимися зрачками Кун пытливо взглянул на Гюнтера.

– Советские диверсанты тяжело ранили его брата! – судя по интонации, даже не сообщил, а отрапортовал Шредберг.

– Я спрашивал обер-лейтенанта, а не вас, – не отрывая глаз от лица Гюнтера, негромко процедил эсэсовец, – и хотел бы услышать его ответ.

– Все именно так, как сказал господин оберет, – совершив над собой усилие, чтобы не послать Куна куда подальше, ровным голосом проговорил Хаген и солгал…

…На самом деле ненависти к противнику он не испытывал, даже после того, что произошло с его братом, поскольку еще в начале Восточной кампании, будучи неплохо знаком с историей, осознавал, что вряд ли в России гитлеровские оккупационные войска будут встречать цветами и хлебом с солью. Также Гюнтер всегда отдавал себе отчет в том, что на войне любого могут ранить или убить, и внутренне, хотя, конечно, и не на сто процентов, был готов, что подобная участь может постигнуть как Германа, так и его самого.

Да, за брата он переживал сильно, родная кровь все-таки и очень близкий ему человек! Однако в последнее время обер-лейтенанта все чаще стала посещать мысль, что, может быть, Герману, получившему два пулевых ранения и находившемуся сейчас на лечении в госпитале, в определенной степени и повезло! Ведь он выжил, чего нельзя было сказать, например, о майоре Риделе, унтер-офицере Краузе и о многих других немцах, оставшихся навечно лежать в чужой для них русской земле!

Если быть до конца честным, то Гюнтеру эта война порядком уже опротивела. И получи обер-лейтенант сейчас вдруг приказ вместе со своим батальоном отходить без оглядки и остановок до Франкфурта, что на Одере, или Бреслау, то он приступил бы к его исполнению без промедления!

Однако из разговора Куна со Шредбергом Хаген уже догадался, что ему предстоит задержаться в этом городке на неопределенное время, причем явно не для осмотра памятников архитектуры или же иных достопримечательностей, и потому каких-либо иллюзий на сей счет не питал, просто решив положиться на волю Провидения. Впрочем, ничего другого ему и не оставалось…

…Итак, Гюнтер солгал, но об этом знал только он. Что касается Куна, то его подобный ответ вполне устроил, да он иного и не ожидал. В общем, услышав произнесенные обер-лейтенантом слова, эсэсовец одобрительно покачал головой, вновь повернулся к Шредбергу и категоричным тоном заявил:

– Я забираю вашего офицера, господин оберет! Он мне подходит! А вас благодарю за помощь! Дальше мы сами!..

– Хорошо! – как-то уж очень по-стариковски кивнул Шредберг унтерштурмфюреру. – Хаген целиком и полностью в вашем распоряжении! Я только скажу обер-лейтенанту на прощание парочку напутственных фраз, если, конечно, позволите, ведь он неизвестно на сколько останется с вами здесь, а его батальон под моим руководством еще до полуночи покинет данное захолустье…

– Валяйте! – покровительственно махнул рукой Кун и посмотрел на неподвижно стоявшего Гюнтера. – Когда пообщаетесь с господином оберстом, то подберите шесть или семь надежных людей, желательно знакомых с минно-взрывным делом, а лучше всего саперов, и присоединяйтесь ко мне, Хаген! Я буду на противоположной стороне площади!

– Есть! – почти не разжимая губ, произнес Гюнтер.

Унтерштурмфюрер размеренными шагами направился прочь. Шредберг, мгновенно согнав угодливое выражение со своего лица, тотчас же посуровел, расправил плечи и, что-то беззвучно шепча, тяжелым немигающим взглядом вперился ему в спину В свою очередь Хаген поднял глаза на командира полка, наморщил лоб и с некоторым удивлением стал за ним наблюдать, пытаясь, правда, без особого успеха, уяснить для себя причину внезапно произошедших с оберстом довольно разительных перемен и, хотя бы отчасти, разобраться, что же он за человек вообще…

…Возникла некая пауза, длившаяся с минуту, за время которой эсэсовец Кун отошел от застывших на месте офицеров вермахта на приличное расстояние. Затем Шредберг, убедившись, что никого поблизости нет, перевел взор на подчиненного, тяжело вздохнул и с отчетливой грустью промолвил:

– Ничего не поделаешь, Хаген! Иногда приходится прогибаться, изображая гнилого льстеца! Такова наша жизнь!

– Вы о чем, господин оберет? – изобразив, как ему показалось, весьма натурально искреннее недоумение, спросил Гюнтер.