Место для нас - Фатима Фархин Мирза

Амар любил Амиру Али. И Хадия невольно восхитилась тем, что он что‐то предпринял: поднял камеру и направил объектив на ее лицо, писал письма, сидел рядом с ней в солнечном местечке. Хадия любила Аббаса Али и ничего не сделала. История любви, которую она представляла в детстве, – история ее любви с Аббасом Али – стала историей ее брата. Она была наедине с ним в этой самой кухне, и они даже не поговорили как следует. Она молча опустила руки.

В ночь меджлиса восьмого дня месяца мухаррам Амар приходит к ней в спальню и слегка трясет, чтобы разбудить.

– Я ухожу, – сообщает он. – Вернусь перед рассветом.

– Куда ты?

Она садится. Даже в лунном свете, даже сквозь сон она чувствует, что он как‐то странно двигается. И походка у него нетвердая.

– Хорошо, когда ты дома, – шепчет он. – Я оставлю свое окно открытым. Прикрой меня, если что. И никому не говори, ладно?

Он закрывает за собой дверь. После его ухода она чувствует какой‐то незнакомый запах. Хорошо еще, что он по‐прежнему предупреждает ее, когда собирается исчезнуть из дому. Желудок неожиданно скрутило в узел от ужасной мысли: а если с ним что‐то случится? Если родители обнаружат, что она все знала и ничего не сделала?

Ей уже больше не хочется спать. Она подходит к окну, выходящему на передний двор и улицу. Амар – фигура, которая перебегает улицу и садится в машину. Машина темно-синяя, четырехдверная. Номера она разглядеть не успела. Пожалуйста, Аллах, пусть он вернется до того, как мама и папа проснутся к утреннему намазу. Цветы магнолии мерцают в лунном свете, белые, как кости.

Едва они отъехали, она на цыпочках идет в его спальню. Это могло быть всего лишь предложением пойти на вечеринку, от которого он не захотел отказываться. Молодой человек ведет себя как многие другие молодые люди в его возрасте, это не было бы проблемой в другом доме, не будь их семья их семьей, их вера – их верой, их отец – их отцом.

Она закрывает за собой дверь спальни Амара. Сегодня вечером на парковке мечети Амира Али отвела Хадию в сторону и набралась наглости спросить об Амаре. Не будь ее лицо таким печальным, Хадия возмутилась бы подобной дерзости. Все, что могло существовать между Амирой и Амаром, теперь кончено. Ей было больно за брата, но она не слишком удивилась. Она поднимает его простыни. Проводит рукой под матрасом. Поднимает и трясет подушки. Оттуда выпадает маленький зеленый футляр, отскакивает от матраса и падает на пол. Амар такой беспечный. Папа легко может проделать то же самое. Все выглядит так, словно Амар напрашивается, чтобы его поймали.

Хадия открывает крышку, нюхает. Всего лишь травка. Как она и предполагала. Возвращает футляр в наволочку. Пока мать с отцом не нашли его и не среагировали слишком бурно, все будет хорошо. Папа не сможет понять и перенести это. Чем дольше она ищет, тем быстрее двигается: корзина с грязным бельем слишком тяжела для брошенной туда одежды, и Хадия роется в ней, пока не обнаруживает две бутылки для воды: одна прозрачная, одна цвета меда. Откручивает крышечку и морщит нос от сильного запаха. Может, попробовать? Нет, никогда! Ни в канун девятого числа мухаррама, ни в любой другой день. Она немного гордится собой. Даже посреди ночи, когда никто не видит, даже держа в руке алкоголь, она не поддастся любопытству. Может, будь Хадия лучшей сестрой, вылила бы содержимое в раковину, но она понимает: это не выход. Проблема не в этой бутылке с алкоголем, а в желании выпить.

Она опрыскивает комнату освежителем воздуха, вытирает поверхности письменного стола и ящиков. Она так устала, что садится на кровать. Ветер из открытого окна запутывается в занавеске, как в платье призрака. Хадия думает о стопках писем и фотографий, которые нашла в ящике Амара несколько месяцев назад, о разговоре с Амирой сегодня вечером и чувствует, как ей грустно из‐за того, что происходит с братом. Он же прекрасно знал, что ее родители ни за что не подумают выдать ее за Амара, за того, кто умудрился вызвать неодобрение всей общины, как будто он специально раздувал этот огонь. За Амара, который никогда не пытался быть кем‐то, кроме как самим собой.

Но теперь она видит, что, возможно, прошлым летом, когда они сидели в том патио с напитками и щурились на солнце, он пытался что‐то поменять, пытался ради Амиры Али стать человеком, способным прислать ее родителям достойное предложение. Перед тем как покинуть комнату, она смотрит в окно на пустую улицу и дрожащие цветы магнолии. Занавеска наполняется воздухом, прежде чем сдуться и прилипнуть к окну. Хадия пытается выкинуть из головы неприятную мысль о том, как хорошо знает Амара, о том, каким он становится, когда желаемое ускользает от него.

Девятого дня месяца мухаррам она снимает все украшения: серьги в форме маленьких клубничек, дедовские часы, кольцо с сердоликом – и кладет на край стола. Никаких украшений в день ашура. Стоит ранний вечер. Сегодня, как только погаснут звезды, она будет молиться, перед тем как отправиться в мечеть. В дверь стучат. Это ее младший брат.

– Ты проснулся, – говорит она.

Он проспал весь день. Она рассматривает его, пока он подходит ближе, смотрит в окно, валится на кровать. Похоже, он тверже держится на ногах, чем еще недавно.

– Видишь ли… именно поэтому я никогда не хотел быть жаворонком. Они свысока смотрят на сон.

– Уже почти шесть.

– Хадия, это была шутка.

На какое‐то мгновение ей тоже хочется пошутить, дать этому моменту пройти легко и безмятежно, но вместо этого она говорит:

– Послушай, я хотела поговорить с тобой. Ты становишься беспечным, Амар.

Она знает отца. Его гордость, его ценности, его приверженность религиозным устоям важнее любви, важнее преданности своему ребенку. Она понимала условия, на которых родители дарили им свою любовь, и никогда не подвергала их сомнению. Амар чувствовал то же самое, но только и делал, что испытывал пределы этой любви, наблюдал, насколько далеко он может зайти, прежде чем от него откажутся.

– Если не хочешь молиться, не молись. Не хочешь ходить в мечеть, не ходи. Но пожалуйста, имей хоть какое‐то уважение. Тебя поймают, и это разобьет их сердца.

– Меня не на чем ловить.

– Я нашла травку и бутылки. Если что‐то не так, я могу тебе помочь.

Сначала он выглядит так, словно не понимает, о чем она, – холодный, рассеянный взгляд. Потом его лицо смягчается, словно смысл ее слов не сразу дошел до него. Хадия думала, он будет злиться из‐за того, что она рылась в его вещах, но он, похоже, не злится.

– Никто не может мне помочь.

Голос дрогнул. Она вспоминает, как им рассказывали, что Бог хочет помочь своим созданиям, как Он говорит: «Сделай шаг мне навстречу, и Я сделаю десять шагов навстречу тебе». Она обычный человек. Но если бы брат всего лишь поговорил с ней, был с ней честным, она бы сделала сто шагов ему навстречу, если не больше.

Он долго рассматривает ее.