Место для нас - Фатима Фархин Мирза

Хадие уже десять, но все же ее нельзя надолго оставлять без присмотра. Лейла идет в вестибюль, где сотрудница библиотеки быстро печатает, не глядя на клавиатуру. У нее короткие черные волосы, коралловые серьги-слезки. Лейла никогда не берет книги для себя. Может, и следовало бы. Книги, которые она когда‐то брала для Хадии, теперь берет для Амара. Она останавливается, чтобы полюбоваться знакомыми иллюстрациями: гусеницы и яркие рыбки, камин в темной комнате, ребенок, играющий в тени дерева.

Удивительнее всего то, что это Хадия выбирает книги для Амара. У Хадии грандиозные идеи относительно того, как брат должен идти по этой жизни. Для нее очень важно, чтобы он читал книги, которые она любила в его возрасте. Именно эти книги помогли ей полюбить читать. Амару следует смотреть документальные фильмы о животных: тиграх, львах и акулах. Им нужно всей семьей идти в музей, вместе со школьной экскурсией, ведь все это полезно для воображения Худы и Амара – Хадия в этом убеждена. Она также решила, что Амар не должен смотреть шоу или фильмы с элементами насилия и проводить много времени за видеоиграми – она же не проводила так время. Хадия коротала время за документальными фильмами о дельфинах, а еще приносила домой книги, которые читала на лестнице или лежа на диване в гостиной, не обращая внимания на то, что волосы лезут в глаза. Лейла была довольна и даже удивлена всем этим. Иногда она позволяет посмотреть фильм, который Хадия считает чересчур страшным для брата, и тогда Амар с плачем прибегает к матери. Откуда они пришли – ее дети? Каким образом стали такими, какими стали, не похожими ни на кого другого?

– Могу я вам как‐то помочь? – спрашивает библиотекарь.

Когда она наклоняет голову набок, ее сережки раскачиваются. Лейла кивает. Дети не пошли за ней сюда. Она оставила их не больше чем на пять минут. Она не знает, как правильно спросить.

– Книги о детях.

– Художественная литература? Роман, где главный герой – ребенок?

– Нет-нет. Может, вы подскажете мне книгу, если поймете… Книгу, которая поможет, если кажется, что с ребенком что‐то не так, что‐то нехорошо…

– Что‐то о здоровье? Или о душевной болезни?

– Нет, – поспешно отвечает она. – Ничего общего с тем, что мне нужно. Совсем.

– Боюсь, я не понимаю вас, мэм.

Лейла переминается с ноги на ногу. Рассматривает кутикулы и пытается объяснить:

– Амар, например, если расстраивается из‐за всяких мелочей, то до такой степени, что начинаешь сомневаться, нормален ли он. Если он обижен, то кричит громче девочек. Они были менее раздражительными, но, возможно, дело просто в том, что он мальчик? Упрямство какого рода нормально, а какого – нет? Нормально ли, например, если он отказывается есть. Если что‐то решает и никто не в силах его переубедить. Возможно, это не так важно, но он поздно начал говорить. Или, скажем, если он расстроен, то начинает плакать и не остановится, пока не охрипнет, может бить при этом ногами в стену, даже если ему больно. Он будет рыдать, пока не устанет. Пока не заснет. Нечто подобное может случиться из‐за сущих пустяков. Например, я слишком резко подняла жалюзи, не предупредив его. Налила молоко, которого он не хотел. Или он уверяет, что сделал что‐то, хотя я точно знаю, что он этого не делал. Не почистил зубы, например. Но он так яростно настаивает на своем, что я уверена: он сам себя обманывает.

Женщина медленно кивает. Ее серьги тоже раскачиваются, и Лейла не понимает, то ли она сосредоточенна, то ли волнуется. Лейла рада, что ее дети сейчас далеко от нее и что Хадия не может ее подслушать и расстроиться или что эта женщина не видит ее сына и не знает, о ком Лейла говорит и кого, можно сказать, предает.

Прежде чем вернуться к детям, она кладет книги на дно сумки, зная, что если Хадия или Худа увидят переплеты, то начнут задавать вопросы. Библиотекарь была так добра, что оставила свой пост за письменным столом и подвела ее к нужной полке, вытащила книги, которые могли пригодиться Лейле, и коротко передала их содержание.

– Спасибо, спасибо, – быстро повторяла Лейла, втайне желая, чтобы женщина оставила ее одну и она смогла бы спокойно пролистать книги, а потом вернуться к детям, решив, что ей ничего не нужно.

Но когда она их перелистала, останавливаясь на отдельных предложениях и разделах, каждая строка казалась применимой к Амару, хотя что‐то в Лейле сопротивлялось этому открытию. Она боялась, что делает то, в чем ее часто обвинял Рафик: волнуется из‐за пустяков, специально выискивает повод для тревоги. Но все же… Она бы спрятала книги в нижнем ящике и прочитала бы, когда дети улягутся, а мужа не будет дома. Только если она, не дай бог, наткнется на раздел, который действительно вызовет беспокойство, посмеет ли обратиться к мужу? Вдруг станет только хуже, если она обратит внимание Рафика на это? Ей хотелось, чтобы муж был более снисходителен к Амару. Она молится, чтобы Рафик стал более терпеливым – его так легко разозлить, а любые пустяки, если речь идет об Амаре, будто бы оскорбляют его. Разве страшно, что Амар попросил Хадию покрасить ногти и ему? Так ли важно, что он не хочет играть с машинками, которые покупает Рафик. Пусть бегает по двору, пиная листья, пусть смотрит шоу вместе с сестрами. Он действительно очень чувствителен.

Отца Лейлы было не так легко разгневать. Он рисовал по воскресеньям, каждую неделю показывал Лейле, как продвигается его работа. Но у него были только дочери. Может, сын пробуждает в отце что‐то особенное?

Все будет хорошо. Она боялась только, что по прошествии времени окажется, что Амар помнит не эти походы в библиотеку и не желание научиться у матери тому, как печь роти и варить рис. Вдруг в его памяти останутся только расстройства и обиды на Рафика, на те слова, которые он произносил, когда ругал его?

Когда она снова видит детей, оказывается, что сын по‐прежнему лежит, устроив голову на руках дочери, а та переворачивает страницы книги. Ее рука немного согнута, так что видна обложка, и Лейла понимает, что это та же самая книга, которую они брали много лет подряд. Иногда, когда Лейла читает ее детям, она открывает обложку и проводит пальцами по датам, отштампованным на линованной бумаге, гадая, какие даты возврата относились к ним. Будь у нее с собой камера, Лейла непременно бы ее вытащила. Сняла всех троих, не подозревавших о ее присутствии. Как им спокойно.

Воскресенье в публичной библиотеке. Сколько раз она вот так стояла и смотрела на детей. Ее внимание обостряется. Любовь к детям становится глубже. Она замечает то, что замечала не всегда: как солнечный свет золотит их профили, как Хадия почесывает нос, поправляет шарф, который всегда выглядит на ней слишком большим. Худа, возможно в сотый раз на неделе, учит наизусть стихотворение к уроку и хочет рассказать ей. Лейла улыбается, заметив, как пристально дочь рассматривает потолок, словно надеясь найти там нужные строки. Какая она маленькая. И какая невозмутимая. Лейла думает о том, как Худа сама решила носить хиджаб, не дожидаясь девяти лет. Решила начать на несколько месяцев раньше, в свой день рождения по исламскому календарю. И о том, как Хадия на этой неделе напомнила ей, что в восемь часов вечера по телевизору будут показывать документальный фильм об акулах и всем нужно вместе его посмотреть. Может, поужинать раньше, чтобы успеть к началу. И о новой любимой игре Амара, который то и дело спрашивает: