Фрэнсис Дрейк - Виктор Губарев

Капитан «Золотой лани» не стал сжигать испанское судно, однако велел своим матросам сломать на нем бушприт и уничтожить грот-марсель. Кроме того, англичане забрали с него большую партию одежды, 25 бочонков для хранения воды и несколько глиняных кружек. Чтобы разместить эти трофеи на борту галеона, пришлось выбросить за борт значительную часть провианта.

В четверг 16 апреля, в день омовения ног беднякам на Страстной неделе, Дрейк послал на берег за Лопесом и Гомесом Ренгифо, но первый к тому времени уже покинул Гуатулько, а второй нашел предлог, чтобы отказаться от приглашения. В три часа пополудни оба корабля Дрейка подняли паруса и двинулись в открытое море. Перед выходом из порта от «Золотой лани» по направлению к испанскому судну отплыла шлюпка, в которой находился Нуньо да Силва.

Почему Дрейк отпустил этого португальского пилота, остается загадкой. Испанцы, находившиеся в плену на борту «Золотой лани», неоднократно видели, что португалец участвовал в протестантских богослужениях, и да Силвой неизбежно должна была заинтересоваться инквизиция. Возможно, Дрейк договорился с португальским пилотом о том, что он наведет испанцев на ложный след относительно дальнейших планов англичан. Как бы то ни было, очутившись на берегу, да Силва написал краткий отчет об экспедиции Дрейка, в котором отметил, что английский капитан освободил его, не заплатив ему ни пенни за некогда реквизированные на его судне товары. Проведя в Гуатулько около месяца, португалец был отправлен оттуда в Мехико, где 20 мая его допросил вице-король. Через три дня да Силву передали следователям инквизиции. Позже, когда следователи получили информацию об экспедиции Дрейка от кого-то из испанских пленников, португальского пилота заподозрили в ереси и подвергли пыткам, однако показания, которые он дал инквизиторам, пока что не обнаружены. Мартин Энрикес, назначенный вице-королем Перу в 1580 году, пожелал забрать да Силву с собой, и 16 декабря того же года инквизиторы дали на это свое согласие. Однако уже 24 декабря, после получения новой информации о еретических взглядах и деяниях португальского пилота, они изменили свое решение. Новый вице-король Новой Испании, граф де Корунья, стал на сторону инквизиции, так что Мартину Энрикесу пришлось уехать без Нуньо да Силвы. В 1582 году португалец был послан на аутодафе и приговорен к изгнанию из Индий. В том же году его отправили на галеонах «серебряного флота» в Испанию.

Показания под присягой Нуньо да Силвы содержат весьма любопытное описание Дрейка и некоторых членов его команды:

«Этого англичанина зовут Фрэнсис Дрейк, и ему 38 лет. Возможно, ему на два года больше или меньше. Он приземист, коренаст и весьма крепок. У него красивое лицо, красноватый оттенок кожи и белокурая борода. На правой щеке имеется след раны от стрелы, которую не видно, если специально не присматриваться. В одной ноге засела пуля от аркебузы, которою выстрелили в него в Индиях. Он [великий мореход], сын и родственник моряков — в частности Джона Хокинса, в команде которого он находился долгое время. С ним находится его брат Томас Дрейк, который служит моряком, как любой другой член команды. Томасу Дрейку 22 года, у него хорошее телосложение и красивая короткая борода. Он низкого роста, но широкоплеч и решителен. Он — хороший моряк. Фрэнсис Дрейк, как все утверждали, взял с собой из Англии 270 человек (очевидно, ошибка; подразумевались 170 человек. — В. Г.), среди которых имеются те, к кому он особенно благоволит и усаживает за свой стол, а именно: капитан, пилот и доктор. Он также читает псалмы и проповедует.

Многие его люди умерли при прохождении [Магелланова] пролива. Покидая порт Гуатулько, он имел в команде не более восьмидесяти человек, из которых восемь были юнгами…

Фрэнсис Дрейк везет с собой три книги по навигации. Одна из них — на французском языке, другая — на английском. Третья — это „Открытия“ Магеллана, но на каком она языке, свидетель не знает. Фрэнсис Дрейк хранит книгу, в которую он заносит сведения о своем плавании и в которой изображает птиц, деревья и морских львов. Он знает толк в рисовании и имеет при себе мальчика, своего родственника (Джона Дрейка. — В. Г.), который — отличный художник. Когда они оба закрываются в его каюте, они всегда рисуют».

А вот еще одно интересное замечание Нуньо да Силвы, характеризующее Дрейка как опытного мореплавателя:

«На захваченных судах первое, что он забирал себе, — это навигационные карты, астролябии, компасы и магнитные стрелки, которые он выбрасывал в море, если не хотел каким-либо образом использовать».

На военном совете, собранном на борту «Золотой лани», Дрейк и его ближайшие помощники еще раз обсудили вопрос о том, каким путем им следует возвращаться в Англию. Предложение идти назад через Магелланов пролив было сразу же отвергнуто — как из-за плохих условий навигации в зоне пролива, так и ввиду возможности испанской засады. Искать северный проход в Атлантический океан участники экспедиции тоже не желали. Оставался третий путь, наиболее длительный — через Тихий океан в Ост-Индию, а потом через Индийский океан, мимо южной оконечности Африки — в Атлантику.

До Гуама и Филиппинских островов Дрейк мог пройти, руководствуясь захваченными у испанцев новейшими картами и лоциями, однако проблема заключалась в том, что «Золотая лань» к тому времени была чересчур перегружена — на ее борту находилось от 25 до 30 тонн драгоценных металлов и 10–15 тонн артиллерийского вооружения и боеприпасов. В случае возможного преследования англичан испанскими военными кораблями у них было мало шансов уйти от погони. Можно предположить, что Дрейк решил забраться как можно дальше на север, чтобы сбить испанцев со следа, отсидеться в укромной бухте и только потом, подготовив корабль к длительному плаванию и дождавшись благоприятных сезонных ветров, пуститься через Тихий океан на запад, в Ост-Индию. Во всяком случае, его дальнейшие действия отлично коррелируют с подобного рода предположениями.

Дальнейшие события довольно подробно изложены в отредактированных записках Флетчера:

«Когда 3 июня мы находились под 42° северной широты, ночью мы испытали внезапный переход от жары к леденящему морозу, от которого люди сильно страдали. Так продолжалось и днем. Канаты обледенели, дождь пошел необычный, ледяной. Нам казалось, что мы вовсе не в жарком климате, а где-нибудь близ Северного полюса. Хотя моряки отнюдь не страдают отсутствием аппетита, но перед многими вставал вопрос, вынимать ли окоченевшие руки из-под теплого прикрытия и не лучше ли остаться не евши. Но и само мясо, снятое с огня, тотчас застывало. Снасти покрылись такой ледяной коркой, что та работа над ними, которая обычно легко давалась троим, теперь стоила величайшего напряжения шестерым. В довершение нас трепали свирепые шквалы, с которыми нельзя было бороться. Когда затихала буря, появлялись отвратительные густые туманы, и опять надо было ждать, пока ветер их разгонит. Целых две недели подряд нельзя было определить положение корабля ни по солнцу, ни по звездам. Когда мы приближались к берегу, мы видели голые деревья и землю без травы, и это в июне и в июле! Глубокое уныние овладело всеми, в душу закрадывались недоверие и сомнение: а нужно ли ради чего бы то ни было переносить все эти лишения? Но генерал наш был бодр, как всегда; он подкреплял экипаж и словами утешения, и личным примером, призывая всех быть мужчинами и претерпеть временные лишения, чтобы заслужить тем большую славу.