Вспоминать, чтобы помнить - Генри Миллер

Как видно, небольшие проблемы будут. Мы должны быть терпеливы и готовы к сотрудничеству. То есть это они должны, все остальные. Ведь не стали бы мы жертвовать жизнью и счастьем наших честных граждан, если бы не знали, чего хотим. Мы как могли долго избегали прямого столкновения, разве не так? Как только Гитлер начал выкидывать свои номера, мы сразу же забеспокоились о судьбах мира, о его будущем. Однако пока на нас не напали, унизив наше достоинство, — и кто? — желтопузый недоумок, — мы не вмешивались в события. Последнее, однако, переполнило чашу нашего терпения. И все же, не плюнь он нам в лицо, кто знает, может, мы и не возложили бы на себя трудную задачу привести мир в порядок. От этого конфликта мы ничего не выиграли. Надеюсь, это понятно каждому. Все, чего мы добивались, — это восстановления прежнего статус-кво. У нас есть старые карты, мы знаем, что кому принадлежало, и проследим, чтобы каждый получил что положено. И на этот раз, дорогие собратья-европейцы, дорогие китайцы, дорогие индусы, дорогие патагонцы, дорогие эскимосы, дорогие зулусы, дорогие зомби, мы хотели бы избежать унижения и не схлопотать поддых за все наши труды. Пусть нам пришлось ждать, пока на нас не напал вероломно этот дегенеративный сын Солнца, теперь мы не намерены прекращать военных действий, пока не прогоним захватчика с наших колониальных земель. Нам влепили пощечину, но это только нам на пользу: мы должным образом отреагировали на беду, постигшую мир. Когда про нас говорят «мировой арсенал», мы понимаем это как политическую пропаганду: ведь в основе своей мы ненавидим войну и испытываем к ней глубокое отвращение; однако теперь, когда сами взялись за оружие, положение изменилось. Взирать на войну со стороны — ужасно, но когда сам ввязываешься в нее, появляются совсем другие чувства. Если хочешь увидеть настоящую войну, парень, не спускай с нас глаз! Мы зажарим их живьем — каждого мужчину, каждую женщину, каждого ребенка — всех, кто выступит против нас. Да уж, сэр, если мы закусим удила, нас не остановить. Когда мы займемся Нагасаки, город будет похож на пылающий омлет с ромом. И Берлин тоже, поверьте. И если бы в Риме не было Папы и его дорогого Ватикана, то же самое было бы и с Римом. Ватикан — камень преткновения. Не хочется, чтобы Его Святейшество случайно взлетел на воздух. Это понятно? Папа выступает за мир — мир любой ценой. Откровенно говоря, мы все за мир — только в цене расходимся. Даже крестоносцы были миролюбивыми людьми. Они всего лишь хотели, чтобы останки Христа лежали неприкосновенными в христианской земле. И потому сражались не на жизнь, а на смерть с неверными. Некоторые вернулись, награбив редкостные сокровища, но это уже другая история. Я чуть не сказал, что европейская цивилизация началась с победоносного возвращения крестоносцев — сам понимаешь, Шартр, Амьен, Бове, Нотр-Дам. Было бы странно, не правда ли, если б наши современные крестоносцы вернулись из Москвы и Ленинграда после подписания мирного договора и обнаружили, что прониклись духом коллективного правления. Это придало бы особую пикантность ситуации. Но будем надеяться, что наша демократическая натура справится со всеми искушениями. В конце концов, мы ведь спасаем христианский мир, не так ли? Завтра Рождество, и христиане всей земли сольются в единой молитве, как делается почти две тысячи лет. Немного обескураживает то, что спустя две тысячи лет мы молимся в военной форме, но это не наша вина. Если бы не Гитлер и не желтолицый нехристь Хирохито, мы молились бы в гражданской одежде, ведь правда? Прямо на пороге нового тысячелетия вперед выступают поджигатели войны и нарушают равновесие сил. К счастью, у нас есть наша собственная диалектика. Она учит нас, как построить прочный мир и в то же время, оставаясь реалистами, быть всегда начеку и при первой необходимости объявлять войну. Мы знаем свою цель, чего нельзя сказать про Гитлера и его приспешников. Наша цель — мир, но, чтобы его обрести, надо не быть дураком, а держать револьвер или хотя бы ручную гранату наготове в заднем кармане. В мире всегда было два типа людей: те, кто хочет мира, и те, кто хочет войны. Логически рассуждая, именно миролюбивые люди должны истребить воинственных. Другими словами, если любишь мир, то должен быть лучшим воином, чем тот, кто любит войну. Это звучит абсурдно, но история человечества подтверждает эту простую истину. Войны теперь случаются все реже. За мою жизнь их было шесть или восемь, но по сравнению с прошлым это немного. До Наполеона в сражениях участвовали только армии, состоящие из профессионалов. Сегодня воюют все, кому не лень, — во имя мира. Я не сомневаюсь, что последняя битва будет величественным зрелищем. Как говорится, мы только входим во вкус. Чем мы миролюбивее — тем лучше воюем. Если воевать только ради войны, может упасть дисциплина: ведь даже война, если нет других целей, способна превратиться в скучное и однообразное занятие. Но воевать ради мира — чудесно. Это дает дополнительные силы. К наступлению нового тысячелетия все мы будем крепки, как сталь. Мы узнаем, что такое — наслаждение миром: это похоже на то, как убийца приучается любить электрический стул. В ненасытном стремлении убивать убийца забывает про электрический стул, но тот всегда неподалеку и ждет его. Он и есть его счастье, и когда убийца с шипением поджаривается на стуле, то прозревает это и возносит хвалу Создателю за то, что тот сотворил его убийцей. Так и мы. В нашем стремлении уничтожить врагов мирной жизни мы забываем, что война приносит с собой смерть и разрушение всего человечного и святого. Да, конечно, после войны нас ждет мир и покой, но это могильный покой. Похоже, мы только и способны понять мир в смерти. Мы совершаем поход за походом, чтобы освободить гроб Христа из рук неверных, сохраняя мертвого, а не живого Христа. Счастливого Рождества, говорю я, и да пребудет мир на земле! Я не пойду в собор Св. Патрика и не стану возносить молитвы. Я не буду просить у бессильного Бога прекратить кровавую бойню. Я не уподоблюсь дикарю, стоящему перед жертвенником с копьем в руке и бормочущему заклинания. Я не буду просить Создателя благословить только Америку, исключив из молитвы Японию, Германию, Италию, Румынию, Болгарию, Венгрию и другие страны мира. Я не могу считать себя невиновным, а всех других виноватыми. Я не лицемер и не невежда, хотя общество, которое меня растило, сделало все, чтобы я стал и тем и другим. Утверждаю, что мир может воцариться на земле в любой момент — стоит этого только захотеть! У нас хватило смекалки и изобретательности для создания чудовищных орудий разрушения. Мы преуспели в военном искусстве, как никто до нас. Войну — вот чего мы хотим, а вовсе не мира! И сейчас, когда мы получили ее, я еще раз провозглашаю: «Счастливого Рождества! С Новым годом!»

Сняв написанное с машинки, я отправился на ленч (сегодня рождественский сочельник), купив по дороге «Нью-Йорк пост». В итальянском ресторане, где обычно ем, я раскрыл газету и — вдруг! На глаза мне попалась статья...

А. Т. Стил

На самом деле статья совсем не о Рождестве: ведь, как объясняет корреспондент, 25 декабря — у русского народа обычный рабочий день. Рождество отмечают в Москве 7 января. В статье говорится о срыве немецких планов отпраздновать в этом году Рождество в Москве, и попутно затрагиваются два вопроса, имеющие мало общего с рождественским настроением. Вот один из них:

«У меня не идет из головы этот совсем еще зеленый юнец с нежным пушком на щеках, оставшийся лежать под засыпанной снегом елью на поле битвы под Клином, где я побывал на днях. Там было еще много убитых немцев, но этот запомнился из-за своей молодости, марлевой повязки на голове и еще из-за устремленного вверх взгляда застывших глаз. Очевидно, его ранили, и он замерз.