Древний Египет. Храмы, гробницы, иероглифы - Барбара Мертц

К концу жизни стареющий царь посадил сына рядом с собой на трон. Около года спустя, 17 марта 1447 г. до н. э., Тутмос III «поднялся к небесам; он присоединился к солнцу, божественный царь воссоединился с тем, кто зачал его».

Сегодня каждому туристу, посещающему Фивы, непременно покажут батальные рельефы Тутмоса III и попотчуют рассказами о подвигах великого воителя. Но когда, преисполнившись почтительного восхищения, он спросит имя могущественного полководца, ему сообщат, что воитель этот был не кто иной, как Рамзес II. Конечно, можно получить грамотного гида – в Египте их много. Но средний драгоман и гид все еще связывает слово «великий» с Рамзесом, единственная знаменитая битва которого была триумфом эгоизма и плохой стратегии. Тому есть веская причина – Рамзес ухитрился поставить свое имя на каждом пустом участке каждой стены в Египте. Но эпитет «великий», если уж применять его к кому-либо из царей Египта, без сомнения, принадлежит Тутмосу III, даже если судить о нем только по материальным результатам его кампаний. В век, привыкший к жестокости (хотя не таких масштабов, как в христианской Европе), он проявлял милосердие; в эпоху, когда смерть была обычным уделом побежденных, он щадил павших. Уж по меньшей мере он заслуживает возвращения престижа, отнятого напыщенным Рамзесом. Поэтому я предлагаю копию картушей Тутмоса III, чтобы читатель этой книги мог узнать их при первом визите в Страну красной и белой корон.

Способность идентифицировать парочку картушей небесполезна и порой может достаточно встревожить гида, заставив его контролировать свое воображение в будущем. Картуш может быть полезен и тогда, когда читателю-туристу захочется привезти домой скарабея на память о поездке в Египет. Царское имя, которое чаще всего начертано на этих маленьких амулетах, – это имя Тутмоса III, ибо его соотечественникам, и древним, и нынешним, известна очень хорошо магическая ценность такого имени. Только удостоверьтесь, что вы покупаете имитацию, а не настоящего скарабея. Разницы между ними в каирских антикварных лавках никакой, ни по виду, ни по происхождению. Разница только в цене.

Картуши Тутмоса III

Левый читается Мен-хепер-ра, правый – Тут-мос

И не забудьте внести в свою программу посещение гробницы Тутмоса, когда будете в Фивах. Центральный аттракцион Долины царей, напротив Луксора, – это гробница Тутанхамона. В течение сезона эта часть долины слишком забита людьми, ибо там же находятся другие гробницы, популярные среди туристов. Но если вы обуты в надежные башмаки, вы можете предпринять короткую прогулку, всего в несколько сот ярдов, к маленькому каньону в скальном уступе, вдалеке от кипящего центра внимания. Здесь вы узнаете странное ощущение тайны и одиночества, которое давали когда-то эти вечные жилища. Сегодня вы можете взобраться по шаткой деревянной лесенке к отверстию в скале, где некогда погребальный кортеж, раскачиваясь, нес набальзамированное тело Тутмоса Великого. По расположению и атмосфере это одна из самых впечатляющих гробниц Долины царей, и она имеет и другие права на славу. Погребальная камера – одна из самых великолепных по росписям во всем Египте. Но не забудьте про надежные башмаки.

Мумия Тутмоса не была найдена в его гробнице. Представители второй древнейшей профессии добрались до нее задолго до того, как родились наши самые далекие непосредственные предки. Но благодаря отчаянным усилиям группы благочестивых жрецов в последние дни умирающего величия Египта тело его уцелело. Эту историю мы расскажем в свое время. Сегодня мумия Тутмоса лежит в Каирском музее, среди равных ему. Возраст и время иссушили его лицо, но одна черта до сих пор остается неизменной – великолепный нос Тутмосидов.

Картуш Аменхотепа II

Мы истратили на Тутмоса III чуть ли не весь наш запас превосходных степеней, но не беда; какое-то время они нам не понадобятся. Не то чтобы сын завоевателя не был достаточно сильным правителем. Если можно верить историям, которые дошли до нас (а верить, вероятно, нельзя), он превзошел в воинских подвигах даже своего знаменитого отца. Тутмос III пробивал стрелой на девять дюймов медную мишень двухдюймовой толщины. Аменхотеп II проделывал то же самое с трехдюймовой мишенью. Он так натренировал своих коней, что они не потели даже на галопе. Он греб на лодке (десятиметровым веслом) четыре мили без остановки, остальной экипаж из 200 человек выбился из сил намного раньше. Он мог обогнать в беге кого угодно в Египте, и ни один человек не мог натянуть его лук.

Все это бахвальство безвредно, хотя и лживо. Но Аменхотеп не был добрым царем. Вскоре после смерти отца он был вынужден возглавить военный поход в Сирию, чтобы подавить мятеж местных князей, отказавшихся платить дань Египту. Отчет о первой сирийской кампании Аменхотепа оставляет неприятный осадок. Вероятно, реальные события не слишком отличались от того, что происходило при его отце; но имеется заметная разница в выборе деталей, которые Аменхотеп II пожелал запечатлеть для потомства. Огнем и мечом прошелся он по Палестине и Сирии. Захватив семерых мятежных князей, Аменхотеп доставил их в Фивы, повесив вниз головой на носу царского судна. Затем он лично проломил им головы и выставил тела шестерых для всеобщего обозрения в своей столице. Труп седьмого был доставлен в Нубию и повешен на стенах Напаты в качестве урока нубийцам.

Как акт варварства, это вполне умеренно в сравнении с повседневной деятельностью ассирийцев или утренними молебнами ацтеков. Подобная техника еще использовалась в просвещенной Англии в просвещенном XVIII столетии нашей эры. Правда, англичане распоряжались трупами более экономично: они разрубали их на куски, чтобы шире распространить эффект – голову сюда, туловище туда, все годилось в дело. Одним из самых популярных художественных мотивов в египетских рельефах той поры было изображение фараона, проламывающего черепа врагов или пленников. Быть может, это был ритуальный акт, выполнявшийся перед Амоном-Ра по окончании успешной кампании. Но отец Аменхотепа мог запечатлеть деяния получше раскалывания черепов.

Как бы мы ни осуждали приемы Аменхотепа, они оказались эффективными. Одна кампания в Сирии и одна в Нубии успокоили эти области, и фараон провел оставшиеся годы своей жизни, как и подобает царю – высекая обелиски, строя храмы в Карнаке, выкапывая свою гробницу и, надо полагать, стреляя из лука в цель. Он также наслаждался тем, что можно деликатно резюмировать как «вино, развлечения, женщины». Однажды Аменхотеп почувствовал тоску по прошлому и решил написать письмо некоему старому товарищу и собутыльнику. Этот чиновник, который находился в одной из нубийских крепостей, был так польщен письмом, написанным собственной рукой царя, что запечатлел его на камне. Джордж Рейснер нашел его в Семне.

Я не собираюсь переводить этот текст – вряд ли я бы смогла, даже если бы захотела. Авторитеты расходятся в интерпретации некоторых наиболее интересных отрывков, а весь документ оставляет впечатление редкостной бессвязности. Такое впечатление часто производят поврежденные надписи, но в этом случае я склонна задуматься над тем, насколько бессвязность связана с состоянием, в котором Аменхотеп писал письмо. Что нам делать, например, с дамами, которые фамильярно упоминаются, как служанка в Библе, малышка в Алалахе или старуха в Арафе? Оскорбляет ли Аменхотеп своих соперников, князей этих городов, унизительными эпитетами или просто напоминает своему другу о некоторых совместных похождениях в прошлом? Я полагаю, это необычное письмо можно было бы интерпретировать как знак искренней дружбы двух веселых солдат. Хотя я предубеждена против Аменхотепа II, мы должны, однако, сказать, прежде чем оставить тему, что в притязаниях фараона на искусство лучника, возможно, было зерно истины. Впрочем, не более чем зерно.