"Русская освободительная армия" против Сталина - Иоахим Гофман

Генерал Власов, которого Гиммлер поздравил с успехом «этой бравой и храброй части» [365], доложил членам КОНР на заседании в Карлсбаде 27 февраля 1945 г. о первом столкновении подразделения Освободительной армии с частями Красной Армии. Своими словами он вызвал большое удовлетворение. Удача власовских солдат в мало благоприятных условиях была расценена как доказательство непоколебимого боевого духа и одновременно увязана с политической притягательностью РОА. И это не без оснований. Среди советских солдат имелась ощутимая готовность к солидарности со своими соотечественниками из Освободительной армии: красноармейцы не раз прекращали огонь в ответ на русские оклики, а некоторые из них еще на поле боя просили о приеме в РОА [366] – и это в момент, когда, как констатировал теперь Власов, Сталин считал вопрос о победе решенным.

Успех у Врицена вновь оживил мысль об использовании боевой мощи Освободительной армии, по мере готовности ее частей, для укрепления находившегося под угрозой Восточного фронта. «Я по ходу дела буду привлекать больше этих русских частей», – доложил Гиммлер Гитлеру 9 февраля 1945 г. В этих целях группе армий «Висла» были переданы из Мюнзингена 10-й и 11-й русские противотанковые дивизионы из состава 1-й дивизии РОА, а из Дёберица – 13-й и 14-й русские противотанковые дивизионы. Эти 4 противотанковые части были объединены в уже упоминавшуюся противотанковую бригаду «Р» («Россия», командир – видимо, подполковник Галкин) [367] и вместе с несколькими немецкими бригадами подчинены вновь созданной противотанковой дивизии «Висла». 12 апреля 1945 г. начальник штаба группы армий генерал-лейтенант Кинцель утвердил состав бригады и поставил ей боевую задачу на предстоящие оборонительные бои под Берлином [368]. Русская противотанковая бригада, вооруженная штурмовыми винтовками и фаустпатронами и оснащенная грузовиками, в соответствии с ней, была сосредоточена наготове в районе Альтландсберг-Вернойхен, восточнее Берлина, за позицией «Вотан» – второй оборонительной линией, проходившей между Эберсвальде и Фюрстенбергом параллельно Одеру [369], «для использования в особо опасных узловых пунктах». Незадолго до начала большого советского наступления бригада была передислоцирована во Фридланд, ближе к сосредоточенной здесь теперь 1-й дивизии РОА.

К переброшенным на Восточный фронт частям принадлежал и переведенный в РОА из стационарной 599-й русской бригады 1604-й гренадерский полк (рус.), в прошлом 714-й гренадерский полк (рус.), который в составе двух батальонов 24 февраля 1945 г. был передислоцирован из Дании в район действий группы армий «Висла». В полосе 3-й танковой армии, корпус «Одер», он был подчинен бригаде «Клоссек» и занял 10 марта 1945 г. под командованием полковника Сахарова фронтовой участок по обе стороны от Гарца [370]. В учебном военном лагере Креков под Штеттином [ныне Щецин, Польша. – Прим. пер.] начал срочно формироваться заново третий батальон, т. к. бывший 3-й батальон 714-го гренадерского полка был предоставлен в распоряжение 2-й дивизии РОА в Хойберге.

О проверке боем русского полка, принадлежавшего теперь к Власовской армии, на передней линии в течение последующих четырех недель имеются различные сведения. Согласно русским свидетельствам, он одним своим присутствием имел такую притягательную силу для противостоящих частей Красной Армии, что ежедневно к нему перебегали «десятки, если не сотни» красноармейцев и он в течение недели взял в плен «почти батальон» советских солдат [371]. Правда, эта версия не находит подтверждения, т. к. в группе армий «Висла» в течение всего марта 1945 г. было зарегистрировано лишь 410 военнопленных и 18 перебежчиков [372]. Однако, с другой стороны, сомнительным представляется и мнение, высказанное на совещании у командующего 9-й армией 1 апреля 1945 г., что «русская часть… характеризуется всеми как самая слабая» [373]. В ходе перегруппировки перед началом советского наступления группа армий с конца марта 1945 г. приняла меры [374], чтобы, наряду с румынским гренадерским полком войск СС севернее Шведта и венгерским батальоном севернее Гарца, снять с фронта и русский гренадерский полк, включив его в 1-ю дивизию РОА. Однако заместитель начальника оперативного отдела Генерального штаба сухопутных войск подполковник де Мезьер [375] 2 апреля 1945 г. передал настоятельное пожелание благожелательно настроенного к Власовскому движению как таковому начальника Генерального штаба генерала пехоты Кребса (в 1941 г., до начала войны с Советским Союзом, заместителя военного атташе в Москве): произвести, очевидно, запланированное в связи с этим изъятие крайне необходимого оружия осторожно и, во всяком случае, так, «чтобы были полностью учтены политические требования». 3 апреля 1945 г. подполковник штаба фон Гумбольдт получил от оперативного отдела сообщение, что вывод русских предусмотрен «на послезавтра» [376]. Еще 5 апреля, в предусмотренный день вывода, – и здесь проявился подлинный дух русских солдат – именно полк Сахарова, наряду со знаменитой 1-й дивизией морской пехоты, добыл ожидавшихся с огромным нетерпением пленных, от которых надеялись получить информацию о начале советского наступления [377]. А добыча хотя бы одного военнопленного в результате операции ударной группы представляла к этому моменту уже «величайшую трудность» [378]. И 3-я танковая армия теперь больше не возражала против того, чтобы оставить полку хотя бы половину его оружия. 9 апреля 1945 г. «1604-й гренадерский полк (рус.)» РОА был снят с фронта и со всем оружием включен в дивизию Буняченко после того, как кадровое управление СС и обер-квартирмейстер группы армий пообещали командованию 3-й танковой армии компенсировать потерянное оружие [379].

Не без напряжения протекала предписанная 2 марта 1945 г. передислокация 1-й дивизии РОА в район действий группы армий «Висла» на Восточном фронте. В русских свидетельствах до сих пор слышен отзвук недовольства этим «новым обманом» немцев, которые обещали сформировать, по меньшей мере, три дивизии и теперь, как считалось, повели первую боеспособную дивизию навстречу «бессмысленной и бесцельной гибели» [380]. Командир дивизии генерал-майор Буняченко выразил возражение и имел в руках основательный аргумент, ссылаясь на то, что его дивизией нельзя распоряжаться без согласия главнокомандующего РОА генерала Власова. Если следовать воспоминаниям командира 2-го полка подполковника Артемьева, то уже в Мюнзингене принимались секретные меры безопасности. Якобы был сформирован батальон с автоматическим оружием и противотанковыми средствами и на совещании командиров обсужден план отвода дивизии на юг, к швейцарской границе, чтобы там попытаться установить связь с союзниками. Развитие событий, видимо, не было столь драматичным, хотя и полковник штаба Герре говорит о «бурных» сценах с Буняченко в дни накануне отправки [381]. Власов, который был вызван из Карлсбада и 5 марта 1945 г. прибыл в Мюнзинген, во всяком случае, не одобрил негативную позицию Буняченко и нехотя, как пишет Кромиади, подтвердил приказ командующего армией резерва, т. к. он не хотел доводить дело до открытого разрыва и, очевидно, понимал, что у немцев «в полном смысле слова горела земля под ногами» [382]. Видимо – таково, во всяком случае, мнение Герре, – он предавался «надежде на удачу» своей 1-й дивизии и даже теперь вновь рассчитывал ускорить создание своих вооруженных сил благодаря формальной любезности.

Приказ о передислокации был отдан Гиммлером как командующим армией резерва, но не для того, чтобы, как подозревали русские, использовать дивизию как пушечное мясо для целей немцев, а, исходя из стесненной ситуации, после предварительной консультации с командиром штабов формирования и все еще с намерением поручить ей на поле боя лишь ограниченную задачу, при решении которой она стяжает настоящие «заслуги». В несколько двойственную ситуацию попал в связи с этим начальник штаба формирования полковник Герре, которого русские с полным правом считали своим другом. Возможно, действительно он, не желая того, дал толчок к использованию 1-й дивизии РОА на фронте. Но, во всяком случае, он настойчиво предупредил 21 февраля 1945 г. командование группы армий «Висла» против слишком раннего введения дивизии в действие и при этом обратил внимание не только на чисто военные, а в первую очередь на политические последствия возможной неудачи [383]. Передислокацию в тыловой район группы армий он считал целесообразной лишь после завершения обучения соединения, не ранее 15 марта 1945 г. Эту рекомендацию обошли и назначили дату передислокации на первые дни марта, когда материальное оснащение, включая с трудом добытые танки-истребители, было завершено. Однако заместитель начальника оперативного отдела подполковник де Мезьер настойчиво указывал группе армий, что русская дивизия для полной боевой готовности нуждается еще в дальнейшем обучении частей, а потому сначала не должна использоваться для «трудных задач», для «решающего тура». «Если попытка не удастся и дивизия будет задействована в неверном месте, – предупреждал он, – то я предвижу большую опасность и в пропагандистском отношении» [384]. 1-я дивизия РОА 6 марта 1945 г. походным порядком покинула лагерь Мюнзинген, через Донаувёрт – Нюрнберг была приведена в район Эрланген – Форххайм и здесь – под подозрительными взглядами русских – погружена в железнодорожные вагоны. 26 марта 1945 г. последний из 34 эшелонов благополучно добрался до группы армий «Висла» в Либерозе [385], в условиях последних недель войны и непрерывных воздушных налетов – заметное транспортное достижение, которое, видимо, произвело «сильное впечатление» и на генерал-майора Буняченко с русским дивизионным командованием [386].