"Русская освободительная армия" против Сталина - Иоахим Гофман

В установленный срок, 13 апреля 1945 г., в 4.45, за полчаса до начала наступления, русская и немецкая артиллерия нанесли сильный огневой удар по противнику. На советские позиции на плацдарме, а также паромы и переправы, посыпался настоящий «град снарядов». Эта огневая подготовка была, по высказываниям наблюдателей, «чрезвычайно впечатляющей». Подполковник фон Нотц сообщает, что он в последний раз за Вторую мировую войну видел столь мощный огонь артиллерии с немецкой стороны. После того как огонь был перенесен вперед и собственная артиллерия начала обстреливать позиции вражеских батарей, пути подхода и тому подобные цели на восточном берегу Одера, согласно плану, перешли в наступление: с севера – усиленный 2-й полк во главе с подполковником Артемьевым, а с юга – усиленный 3-й полк во главе с подполковником Александровым-Рыбцовым. Дивизионный штаб и германская команда связи еще ночью перенесли свой командный пункт на возвышенность у берега Одера и наблюдали за операцией через стереотрубу. У русских и немцев были в равной мере «большие надежды» [408]. Майор Швеннингер вспоминает о своем ясном чувстве, что от исхода «Операции «Апрельская погода», где русские солдаты под русским командованием сражались с солдатами Красной Армии, «зависит дальнейшая судьба власовской акции и тем самым одновременно решается существенный для Германии вопрос». И генерал-майор Буняченко, который, в конечном итоге, приложил все свои силы для успеха наступления и «боролся за любую поддержку», был, как свидетельствует Швеннингер, «очень сосредоточен и абсолютно радостно взволнован», когда поступили первые сведения об успехах и условленные сигнальные ракеты несколько раз возвестили о необходимости дальнейшего перенесения огня вперед [409].

Уже с первого броска полкам РОА как на севере, так и на юге удалось прорвать советскую оборону. К 8.00 был занят ряд бункеров и очагов сопротивления противника и достигнут выигрыш территории в 500 метров. В перехваченных радиопереговорах врага говорилось об «уничтожающем» эффекте огневой подготовки и о серьезном положении на плацдарме [410]. Утреннее донесение группы армий в ОКХ также говорило о планомерном ходе «Операции «Апрельская погода», но одновременно и об усилении к данному моменту сопротивления противника и сильном минометном огне по наблюдательным позициям собственной артиллерии [411]. Чтобы подавить фланговый артиллерийский огонь с восточного берега Одера, еще в течение утра была начата обещанная «авиационная поддержка». Путь русским гренадерам и саперам попытались проложить 26 штурмовиков 4-й авиадивизии и самолеты ВВС РОА, узнаваемые по голубым Андреевским крестам, – лишь «слабые части», как докладывал армии авиационный офицер связи [412], но все же 1/10 авиационных сил, задействованных в этот день на всем Восточном фронте. Суточные донесения 9-й армии группе армий и группы армий в ОКХ от 13 апреля тоже подчеркивают, что «собственная артиллерия» и «летные части 4-й авиадивизии» поддержали наступление «600-й п. д. (русской)… эффективно… с хорошим результатом (согласно штабу квартирмейстера, большие потери)» [413]. Но после первоначальных успехов оба полка залегли под фланговым огнем врага перед советскими полевыми укреплениями и «мощными проволочными заграждениями», о которых предупреждали уже немецкие командиры. Не удалась и вторая попытка наступления северной полковой группы во главе с подполковником Артемьевым. Лишь теперь между русскими и немцами вскрылись принципиальные расхождения во мнениях.

Генерал Буняченко, как упоминалось, сначала неохотно, а затем с полной отдачей посвятил себя планированию и подготовке наступления на плацдарм «Эрленгоф» и, видимо, надеялся «пробиться». Но когда продвижение вперед замедлилось и полки, в конечном итоге, застряли, «его настроение изменилось». С этого часа он хотел только прервать операцию, вывести дивизию из боя и осложнений, чтобы избежать угрожающего рокового конца на Одере. При отражении многократно повторявшихся попыток немцев «задействовать полностью вооруженную и укомплектованную дивизию для укрепления всюду шатающегося и осыпающегося фронта», теперь вполне проявились лидерские качества Буняченко. С помощью ума, твердости и природной, хитрости он сумел увести части с фронта и направить 20 тысяч своих солдат, вопреки всем немецким требованиям и угрозам, в Богемию, для соединения с остальными частями Освободительной армии. Методы, которые он использовал, чтобы обойти открытый отказ от исполнения приказа, были при этом, по немецким оценкам, «многообразными, интересными и зачастую типично русскими» – так, он, например, предпочитал использовать нехитрую отговорку, а не признавать неудобную истину [414]. Но то, что он сумел настоять на своем и походным маршем за несколько сот километров, наконец, добраться с 1-й дивизией РОА до Праги, представляло собой в сложных условиях последних недель войны настоящее мастерское достижение. И бывший командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Шёрнер с похвалой высказался после войны об этом достижении и о патриотизме этого некогда столь непокорного русского генерала.

Командиры обеих полковых групп, подполковник Артемьев и подполковник Александров-Рыбцов, 13 апреля 1945 г. между 8.00 и 10.00 убедились в невозможности продолжать наступление. По их донесениям генерал-майор Буняченко приказал отвести части на исходную позицию, чтобы вывести их из-под уничтожающего флангового огня противника. Очевидно, этот отход был местами беспорядочным, т. к. подполковник фон Нотц, следовавший за русскими штурмовыми частями в качестве наблюдателя, нашел на местности определенное количество разбросанного оружия, пулеметов, огнеметов, автоматов, которые принадлежали атакующим [415]. Дивизия, правда, получила теперь разрешение вернуться в прежнее расположение, но отдельные части, особенно артиллерия, должны были по приказу 9-й армии оставаться на позициях перед плацдармом для подкрепления немецких сил. Генерал-майор Буняченко, который ничего так не опасался, как расчленения своих частей, тотчас высказал возражение, сославшись на то, что получил от Власова приказ произвести лишь одно наступление. Он попросил начальника германской команды связи похлопотать о срочной отмене немецкого приказа и о разрешении на немедленный марш всей дивизии в Богемию [416]. В то время как майор Швеннингер по его поручению обратился за этим к начальнику штаба армии, генерал-майор Буняченко уже приказал от себя лично частям, еще находившимся на позициях, а также артиллерийскому полку отойти в район у Грос-Мукрова, правда, сообщив предварительно о своем решении соседним немецким подразделениям, которые не понимали, что происходит [417].

Этот метод действий – отказ от выполнения приказа перед лицом врага – видимо, произвел на генерала Буссе и полковника Гёльца глубокое впечатление, тем более, что Буняченко под разными предлогами отказался лично появиться в Ставке, чтобы оправдать себя. Сначала Буссе еще думал направить русских на фронт южнее Фюрстенберга, чтобы взамен получить немецкую дивизию для укрепления опасного участка 101-го армейского корпуса. Теперь он счел за лучшее снова избавиться от этой трудной дивизии, по возможности, еще до начала советского наступления. Гёльц в тот же вечер направил соответствующее предложение знакомому ему подполковнику де Мезьеру из оперативного отдела. Когда и начальнику Генерального штаба сухопутных войск, который связался по телефону с начальником штаба группы армий, сообщили, «что в связи с несостоятельностью при сегодняшнем наступлении и имеющимися донесениями о недисциплинированности дивизии предлагается ее разоружить и передислоцировать в другой район», ОКХ еще в вечерние часы 13 апреля 1945 г. отдало приказ о марше к югу, сначала в район севернее Котбуса [418].