"Русская освободительная армия" против Сталина - Иоахим Гофман

Да и реакция русского дивизионного командования была не столь резкой, как это пытаются утверждать послевоенные сообщения. Генерал-майор Буняченко, который по понятным причинам был уже мало склонен к участию в боях на Восточном фронте, но все же выразил готовность выполнить боевое задание, поскольку его утвердил главнокомандующий. Власов, как и четыре недели назад, 8 апреля 1945 г. еще раз посетивший дивизию, несомненно, испытывал определенную раздвоенность. Ведь, с одной стороны, он мог ожидать, что если пойти навстречу немецким пожеланиям в вопросе фронтового использования, то это поможет и ускорит создание других дивизий и прочих войсковых частей РОА. С другой стороны, нужно было по возможности избежать угрозы этой единственной крупной боеспособной части. При этих обстоятельствах Власов мог согласиться на использование 1-й дивизии на фронте лишь при наличии гарантии, что это в как можно более щадящих условиях и с небольшими потерями приведет к быстрому успеху [397]. Это было тем более актуально, что на последнем заседании КОНР 28 марта 1945 г. в Карлсбаде было решено стянуть все части Русской освободительной армии в одном месте на австрийско-богемской территории. И 15-й казачий кавалерийский корпус высказался недавно за присоединение к Освободительному движению и направил к Власову в качестве своего представителя генерал-майора Кононова. После обстоятельных совещаний с командующим группой армий генерал-полковником Хейнрици [398] в его ставке Биркенхайн под Пренцлау и с командующим 9-й армией генералом пехоты Буссе в армейской ставке Заров у озера Шармютцельзе, Власов, в конечном итоге, отбросил все сомнения и санкционировал наступательную операцию, хотя и не с легким сердцем. Он лично приказал генералу Буняченко последовать теперь указаниям командующего 9-й армией [399]. Перед полковыми командирами 1-й дивизии он обосновал свое решение политическими соображениями. В этой связи еще раз проявилась и вера в силу воздействия Освободительной армии, т. к. он, как сообщается, сказал: «Война на Востоке будет выиграна, если 1-й русской дивизии удастся отбросить Советы хотя бы на 5 километров» [400]. Во всяком случае, Власов в своей речи призвал солдат 1-й дивизии быть стойкими и храбро сражаться за Родину.

После прояснения предварительных вопросов, при разработке плана наступления, между командованием армии и дивизии сложилось сотрудничество, начисто опровергающее позднейшие утверждения о «крупном разговоре» и о продолжавшемся недоверии русских. Буняченко и его начальник штаба подполковник Николаев нашли у генерала Буссе и начальника штаба полковника Гёльца «явное понимание особенностей данного случая» и уважение «по всей форме» к себе как к союзникам [401]. Как свидетельствует майор Швеннингер, в результате этой позиции командование дивизии проявило отзывчивость в отношении немецких пожеланий и распоряжений и стремление «и со своей стороны сохранить предпосылки для продолжения этого хорошего сотрудничества». И переводчик, предоставленный германской командой связи, констатировал в беседах между немецким командующим армией и русским командиром дивизии «почти смехотворное совпадение взглядов в тактическом отношении… Получалось так, что как немецкий, так и русский генерал, опережая его, не раз угадывали мысли друг друга, в то время как он еще был занят формулированием частично очень сложного для него перевода».

Хотя имевший около 4 км в ширину и максимум 2 км в глубину плацдарм «Эрленгоф» представлял собой вполне подходящий объект для атаки, с другой стороны, не могло быть сомнения в том, что 1-й дивизии РОА была поставлена сложная задача. У личного состава советского 119-го укреп-района, состоявшего из «молодых, хорошо обученных призывников», было в запасе два месяца, чтобы превратить плацдарм в неуязвимую извне систему позиций, защищенную огромными минными полями и проволочными заграждениями [402]. К этому добавлялась возможность воздействия «чрезвычайно большого количества тяжелых орудий поддержки» с более высокого восточного берега Одера. То, что любая попытка подавить плацдарм вызвала бы «жесточайшее вражеское сопротивление» ввиду «превосходства врага, особенно в тяжелом вооружении», доказала неудача наступления 1233-го фанен-юнкерского полка, созданного из выпускников Потсдамского военного училища, под командованием подполковника фон Нотца, которому удалось лишь блокировать плацдарм, но не уничтожить его. Генерал-майор Буняченко в этих обстоятельствах считал возможным успех наступления только при достаточной артиллерийской и авиационной поддержке. Он требовал «ураганной огневой подготовки» с использованием 28 тысяч снарядов – попросту завышенное требование ввиду недостатка боеприпасов в этой фазе войны [403]. Он поставил также условием не задействовать в наступлении немецкие части; возможный успех должен был принадлежать одной РОА. Однако, к немалому удивлению некоторых немецких командиров, эти условия были приняты без изменений. «Полное количество артиллерийских боеприпасов» было затем не только обещано, но и реально выделено. Генерал Буссе и командование 9-й армии действительно обеспечили русским «наилучшую поддержку, которую тогда армия была в состоянии дать»; было обещано и использование авиации. По воспоминаниям начальника германской команды связи майора Швеннингера, «консультации, обеспечение и артиллерийская поддержка» наступления со стороны немецких командных инстанций были «очень хорошими» или, как говорится в другом месте, «образцовыми» [404]. В целом подготовка и ход наступления русской дивизии на советский плацдарм «Эрленгоф» позволяют ясно увидеть, что, вопреки утверждениям полковых командиров Архипова и Артемьева [405], с немецкой стороны действительно ничто не было упущено, чтобы помочь РОА добиться успеха.

Тактические детали операции с учетом местных условий были основательно обговорены генерал-майором Буняченко с командиром немецкого фанен-юнкерского полка на выдвинутом командном пункте одного из батальонов. Подполковник фон Нотц, давший офицерам дивизионного штаба и полковым командирам «обильный завтрак», беспокоился о методах командования русских. Но Буняченко, который объяснил ему, что в результате преследований по политическим мотивам на своей родине и лживости тамошнего режима стал ожесточенным противником сталинизма, произвел на него впечатление энергичного способного военачальника [406]. Исходя из опыта предыдущего месяца, теперь отказались от фронтального наступления с запада через плоскую и частично затопленную луговую местность. Вместо этого план наступления предусматривал узконаправленный приступ. Так, по одной глубоко эшелонированной полковой группе, усиленной саперными частями, а на севере и отдельными танками батальона разведки, должны были одновременно прорвать северный и южный фланги противника и смять плацдарм с обеих сторон, при необходимости с помощью подтягивания свежих сил. 1233-му фанен-юнкерскому полку (391-я охранная дивизия), не участвующему в самом наступлении, было поручено поддержать продвижение русских, имитируя собственные наступательные намерения и сковывая противника, и в случае успеха сменить русские полки на территории захваченного плацдарма. Помимо русского артиллерийского полка во главе с подполковником Жуковским и так называемой «соседской помощи», в наступлении, названном «Операция «Апрельская погода», должны были участвовать и другие артиллерийские силы» – так, мортирная батарея, батарея реактивных установок, 3-й дивизион 32-го артиллерийского полка СС и два тяжелых зенитных дивизиона – стало быть, сильная концентрация артиллерии на узком пространстве. Начало «Операции «Апрельская погода» было назначено на 13 апреля 1945 г. 12 апреля начальник штаба 9-й армии полковник Гёльц поставил в известность о плане наступления группу армий и оперативный отдел Генерального штаба сухопутных войск [407]. В поздние вечерние часы 12 апреля русские части заняли свои исходные позиции, стала осторожно подключаться артиллерия, занявшая позиции на возвышенности к западу от Одера. В эту ночь пароль для русских и немецких солдат перед плацдармом «Эрленгоф» звучал «Хайль Власов».