Невыносимая жестокость - Ф. Дж. Лауриа

Майлс несся вперед, не замечая никого вокруг, даже Ригли, семенившего за ним следом. Он чуть не проскочил мимо входа в банкетный зал, но затем резко развернулся и, едва не сбив с ног нескольких туристов, направился к своей цели.

От дверей в банкетный зал шел почти ощутимый поток теплой и душевной человеческой энергии. Впрочем, Майлс был сейчас не в том состоянии, когда человек способен воспринимать столь тонкие и облагораживающие вибрации. Он пробрался к центру зала и, привстав на цыпочки, стал высматривать того единственного, кто сейчас должен был ответить за его личную и профессиональную трагедию. Приветствия коллег, их радостные возгласы и искренние поздравления для него словно не существовали. Один из адвокатов подошел к Майлсу и, похлопав его по плечу, восхищенно сказал:

— Ну, старик, ты был просто великолепен!

Затем к Майлсу подошел еще кое-кто из коллег и поспешил сообщить ему очень важную, по общему мнению, новость.

— Ты ведь, наверное, еще не знаешь, — обратился он к Майлсу, — когда ты ушел, мы тут пошевелили мозгами и решили распустить нашу ассоциацию.

— Решение было принято по общему согласию. Нам даже голосовать не пришлось, — гордо объявил третий.

Сам Майлс с трудом понимал, что говорят ему все эти люди. Жажда крови и страшная боль затмили все его сознание. Впрочем, с болью он, пожалуй, погорячился. Боли еще не было. Было лишь ее предчувствие, равно как и предчувствие какой-то страшной потери. Наконец Майлс разглядел того, кого искал. Фредди Бендер стоял у барной стойки с бокалом мартини в руке и при этом весело, беззаботно смеялся. Кроваво-красный туман поплыл перед глазами Майлса.

— ФРЕДДИ! — заорал он и бросился в сторону бара, бесцеремонно распихивая попадающихся ему на пути коллег.

Услышав, как кто-то зовет его по имени, Фредди обернулся на знакомый голос. Улыбка так и застыла на его перепуганном лице, когда он увидел несущегося на него Майлса. Фредди невольно вспомнил студенческие времена и жуткое ощущение, когда он стоял посреди футбольного поля и держал в руках отнюдь не бокал мартини, а мяч, а прямо на него мчался вдвое превосходящий его, по весу, нападающий из команды противника. Страх парализовал Фредди, не позволив ему даже попытаться спастись бегством. Майлс схватил его за лацканы пиджака и, крутанув на месте, прижал к ближайшей стенке.

— Ну, я тебе устрою! — прохрипел он, задыхаясь и бешено вращая красными, как у быка, глазами. — Ты у меня быстро лицензии лишишься! — пообещал он, клацнув зубами в жестоком оскале. — Я на тебя в суд подам! И на мировое соглашение не рассчитывай! Деньги мне твои вонючие не нужны! Никаких компенсаций за моральный ущерб! В тюрягу пойдешь как миленький!

Фредди, понимая, что в такой ситуации не стоит рассчитывать на снисхождение и на здравый смысл оппонента, стал брыкаться и дергаться, пытаясь вырваться из железной хватки Майлса.

— Убери от меня свои лапы, Мэсси. Рукоприкладство еще никогда не шло на пользу адвокату.

Тем временем остальные представители столь уважаемой профессии собрались вокруг и наблюдали за происходящим, не понимая, что же могло заставить их возлюбленного гуру так резко сменить милость на гнев и подвергнуть суровой, но не слишком конструктивной критике одного из собратьев по цеху.

Не желая выслушивать контрдоводов назначенного в жертвы личного врага, Майлс отпустил пиджак Фредди и в ту же секунду, словно клещами схватил его за горло.

— Заткнись, — прохрипел он. — Говорить сейчас буду я. Тебе слово дадут, если до суда доживешь…

Ригли решил, наконец, вмешаться в происходящее. Решение это было вполне своевременным. Когда ему удалось, наконец, расцепить сжатые, как тиски, руки Майлса, Фредди Бендер уже почти посинел, а из его груди вырывались не возражения и даже не стоны, а одно только сипение.

Дав жертве перевести дух, Майлс, тем не менее, вовсе не собирался отпускать Фредди на волю и продолжал удерживать его на месте прижатым к стене.

Слегка очухавшись, Фредди сказал, обращаясь не столько к Майлсу, сколько к невольным свидетелям этой сцены:

— Уверяю, я не сделал абсолютно ничего незаконного или неэтичного!

— Врешь! — рявкнул ему прямо в лицо Майлс. — Врешь, как сивый мерин! Ты же ведь налево и направо заявлял, что Говард Дойл…

Фредди закатил глаза и терпеливо, словно обращаясь к непонятливому ребенку, сказал:

— Они поженились — да, было дело. Потом развелись — тоже вполне на законных основаниях. Никаких особых денег ни у него, ни у нее не было. Делить ничего не пришлось. Да и разошлись они без взаимных претензий. Может, тебе его техасский акцент не понравился? Да, он был искусственный, но я не уверен, что это запрещено законом. В конце концов, это же актер. Захотелось ему подурачиться и разыграть из себя ковбоя — ну и что? Ни одному юристу тут не к чему придраться.

Эти здравые рассуждения оппонента несколько поумерили пыл Майлса.

— Ч-ч-черт! — резко сказал он и отпустил Фредди.

Но не успел тот прийти в себя, как Майлс снова резко повернулся к нему и голосом, полным отчаяния, спросил:

— Но почему? Фредди, почему она так со мной поступила?

Глядя на лицо Майлса, можно было понять, что для него это вопрос жизни.

Фредди поправил пиджак, одернул рукава, осторожно ощупал пальцами припухшее красное горло и посмотрел на Майлса свысока, с легким и загадочным презрением сфинкса.

— Видите ли, уважаемый коллега, — обратился он к Майлсу официальным тоном, — даже тот, кто имеет неосторожность обратиться за помощью к вашему конкуренту по профессии, имеет право поступать так, как ему заблагорассудится — разумеется, не нарушая закона. Что касается меня, то я всегда соблюдаю не только букву закона, но и моральные правила. Поэтому я заблаговременно уведомляю вас о том, что Мэрилин обратилась ко мне с просьбой представлять ее интересы в судебном процессе, на котором ты, Майлс, будешь выступать в роли ответчика.

«Ответчик? — это слово вонзилось в сердце Майлса, словно пуля. — Неужели все закончится так пошло и низко? — спросил он себя. — Ощущение космической причастности к силам добра, грандиозные планы на будущее, возможность иметь счастливую семью и детей, — и что, все это будет сведено к подсчету долларов и центов? Неужели эта вселенская любовь, эта невероятная ночь, лучшая в моей жизни, — все это было лишь орудием мести?»

Ответ на этот вопрос потоком огнедышащей лавы поднялся в сознании Майлса из самых глубин его отчаяния.

«Да».

Фредди уже пришел в себя настолько, чтобы, не теряя достоинства, поклониться Майлсу и предоставить ему в одиночестве разбираться в своих потерях и унижениях. Впрочем, от маленькой мести он все же не удержался. Это было вполне понятно, если подсчитать, сколько унижений, подколов и издевательств он сам вынес от Майлса, хотя бы в памятном им обоим деле Гаттмана, да и во многих других.