Катастрофа - Мари Саат

мать, не отрывая взгляда от стоящих во дворе. — Ильма отказалась! — тут же победоносно восклицает она.

— Хе-хе, как бы не так, — возражает Мийя.

И правда — Ильмар как раз протягивает Ильме горящую спичку.

— Дедушке все же не стоило об этом говорить, — произносит Ильма, — еще получит новый инфаркт!

— Так я и не говорил, — оправдывается Ильмар, — он сам спросил, почему вы больше у нас не живете…

— Он это и у меня спрашивал! Каждый раз, когда я навещаю его в больнице, он спрашивает, где мы теперь живем; я отвечаю, что в ателье лучше работается…

— Вот видишь, и меня спросил, потому что чувствует: что-то случилось, а от неизвестности еще тяжелее бывает!.. В подробности я не стал вдаваться, просто сказал: Рите не нравится, что вы у нас живете!

— Ну да, — произносит Ильма, украдкой роняя сигарету и вдавливая ее каблуком в землю. К горлу снова подступает тошнота.

— Дедушка говорит, что это не ее дело, если Рите у нас не нравится, пусть возвращается к своей матери…

Ильма усмехается, и эта усмешка злит Ильмара, ему кажется, что сестре известно что-то большее, и потому разговор у них не клеится.

— Это нельзя так оставлять! — раздраженно говорит Ильмар. — Вы просто сбежали!

— А что же нам делать? — спрашивает Ильма, по-прежнему усмехаясь уголком рта.

— Вернуться! — восклицает Ильмар. — Я снова переберусь в гостиную — пусть она побесится!

Ильма тихо качает головой. К ним подходит Март и мрачно произносит:

— У нас в семье иные порядки: если кого-то оскорбили, то он не вернется до тех пор, пока перед ним не извинятся!

— Ха, можешь ждать до скончания веков! — восклицает Ильмар. — Неужели вы не понимаете, что именно на это она и рассчитывала? С Ильмой разговаривает спокойно, назидательно, я-то уж знаю, как типичная училка, она умеет! А Ильма, конечно, разнюнилась, и на попятную!.. — Ильмар на мгновение замолкает, но поскольку и остальные молчат, он продолжает: — У нее все наперед рассчитано. Как она меня уговаривала остаться после окончания в Москве, говорила, что Таллин — провинция! И ты, по ее мнению, был идеальным мужем, пока вы не рыпались и спокойно сидели в ателье, а теперь ты никуда не годишься, и вся твоя экономика ничего не стоит!

Март смеется, но похоже, что его задели за живое.

— Да, да! — громко продолжает Ильмар, а затем, помолчав, с горечью произносит: — Не понимаю, как вы можете спокойно терпеть, когда в нашем доме хозяйничает такой человек! За справедливость  н а д о  б о р о т ь с я! — гневно, убежденно, искренне, совсем по-детски заявляет он. — И у себя дома тоже!.. Если вы в своей семье не можете этого сделать, то в другом месте и подавно!

Ильмар удрученно замолкает. Ильма глядит на брата и думает, откуда только у него такое упрямство. Наверное, от бабушки, потому что их мать, хоть Ильма и помнит ее туманно, всегда как будто чего-то боялась; отец со всеми старался быть покладистым; дедушка, как и Ильма, никогда не бывает откровенным, только бабушка не боялась высказывать то, что думала, и вечно они с Ильмаром враждовали, как говорил Ильмар, из-за ущемления его свободы. Да, Ильмар, пожалуй, смог бы, а она нет. Для нее душевный покой важнее справедливости. И все эти разглагольствования Ильмара вызывают у Ильмы досаду.

— Знаешь, мне не нравится, что ты вечно обвиняешь Риту!

— Зато ты ее вечно защищаешь!

— Нет, но я думаю, что ей пришлось пять лет терпеть нас…

— Нам ее точно так же!

— Да, но ведь до замужества у нее могли быть более радужные представления: и о нашей квартире, и вообще обо всем. По-моему, это отец бегал за ней, а не она за ним. К тому же она на пятнадцать лет моложе отца… — Ильма как бы задумывается, прежде чем произнести:

— Наш отец не признает правды, которая ему неприятна…

— Ах, это не так! — говорит Ильмар. — Просто ему хочется, чтобы все и всегда было хорошо! У него своя работа, он не выносит этих бытовых дрязг!

— Да, вполне возможно, — задумчиво роняет Ильма. — Когда я немного оправилась после болезни, он стал говорить мне, что печное отопление для моего здоровья полезней. Я ответила, что, возможно, это и так, но излишняя сырость вряд ли, что в ателье я задыхаюсь и по утрам просыпаюсь с температурой, но он еще не раз возвращался к тому разговору, пока Рита не поставила вопрос ребром… Ему и вправду могло казаться, что так будет лучше… Мне… По-моему, ужасно, что он может так думать! — голос Ильмы прерывается, она с изумлением смотрит на брата, который, будто из упрямства, молчит… Она сама еще с болью вспоминает те времена, когда отец был для них самым умным, самым справедливым Большим Братом…

— Ах, чего говорить! — и, махнув рукой, она поспешно уходит. Расстроенный Март следует за ней. «И чего я порю», — виновато думает Ильма.

А Ильмар оторопело молчит: так говорить об отце? Может быть, она и права… Но Ильмар не желает видеть отца таким — что же будет с воспоминаниями? И если не останется воспоминаний или если они будут причинять одну лишь боль… Как он малодушен! Сколько раз он сам себя наказывал: спал с женщинами, которых презирал; с ноющим от выпитой бурды желудком шлялся с какими-то алкашами; и все это для того, чтобы увидеть, познать мир, и тем не менее он не решается заглянуть прямо в человеческое нутро, как это делает его сестра, эта маленькая отшельница, едва не оставшаяся старой девой и отдавшая невинность собственному мужу! Она сейчас и на Ильмара смотрела именно так, в самую суть, как не ослепленный ни любовью, ни воспоминаниями ребенок на чужого… Может, она и на Марта так смотрит? И даже на дедушку? Как она может так жить, растерянно думает Ильмар, в то же время завидуя сестре.

14

Оскар

Дом матери — из тех старых крестьянских строений, где баня расположена внутри дома, как ванная в городской квартире — между комнатами и жилой ригой. Сейчас дверь между баней и ригой приоткрыта. В бане горит электрическая лампочка, и на цементный пол риги падает яркая полоса света. В бане кто-то возится и уныло напевает. Из бани в ригу входит Малл, на ней старый спортивный костюм, причем шаровары изрядно вытянуты в коленях. Она наклоняется над ящиком в углу и ищет старые туфли. Вслед за ней плетется Оскар, вид у него беспомощный и несчастный, он трет рукой поясницу и жалуется:

— Это все из-за того, что я под машиной валялся! Так сильно колет, будто ножом,