Стеклянный отель - Эмили Сент-Джон Мандел

«Это формальность, – сказал судья, – но я обязан в рамках процедуры добавить срок освобождения под надзор после отбывания наказания». Сюжет для истории про призраков: над одним человеком три года вели надзор после того, как он отбыл 170 лет в тюрьме. И еще один сюжет про призраков: одна женщина брела по улицам Нью-Йорка, никем не замеченная, пока не растворилась в толпе и в жарком воздухе.

Однажды утром в ФИУ «Флоренс Медиум 1» Алкайтис вышел во двор и увидел в толпе вспышку цвета. Красный цвет, но разве возможно? Здесь запрещен красный цвет. Не просто красный, а деловой костюм красного цвета, каких он не встречал на женщинах с начала 90-х, в лучшем случае середины 90-х; огненно-красный, с огромными накладными плечами. Женщина в костюме необычайно быстро движется, всего за пару шагов она пересекает двор, встает рядом и смотрит на него.

– Мадам Бертолли, – тихо произнес он, стараясь не выдать себя.

– Ты что-то сказал? – спросил у него стоявший рядом заключенный.

– Нет, ничего.

Очевидно, Иветт Бертолли не могла здесь оказаться, потому что это невозможно и потому что ее бы заметили остальные. И все-таки она здесь. Она медленно обходит двор по кругу, периодически мерцая. На вид она гораздо моложе, чем в день их последней встречи. Возможно, в этом самом костюме она была, когда он с ней познакомился – то ли в 1986 году, то ли в 1987-м. Они обедали в Париже. Она только начала работать консультантом в области инвестиций и дала его контакты нескольким богатым французам и итальянцам из числа своих клиентов. На момент ареста Алкайтиса ее клиенты вложили в схему Понци в общей сложности 320 миллионов долларов. Иветт Бертолли скончалась от сердечного приступа в тот же день.

Теперь она кружила по двору и не сводила глаз с Алкайтиса. Он закрыл глаза и ущипнул себя, надеясь на избавление, но час спустя она по-прежнему была там и переговаривалась под деревом с Файзалем.

– Я бы хотела узнать побольше о ваших сотрудниках, – сказала журналистка Джули Фримен во время одной из встреч.

– Они были хорошими людьми, – ответил он. – Преданными.

– Интересно, что вы считаете их хорошими людьми, хотя они участвовали в преступлении.

– Нет, я сам во всем виноват. – Он решил настаивать на такой версии до конца жизни, хотя трое из пяти его сотрудников в отделе управления активами тоже были осуждены. Он уловил в ее жестах легкое раздражение, когда она делала пометки в блокноте.

– Вы, наверное, слышали, что Ленни Ксавье проиграл апелляцию, – сообщила она. – Виновен в девяти эпизодах, все связаны со схемой Понци.

– Я бы предпочел не говорить о нем, – сказал Алкайтис.

– Тогда давайте сменим тему. Я бы хотела задать вам вопрос по поводу того, что сказал в суде один из ваших сотрудников. На перекрестном допросе Оскара Новака спросили про историю поиска на его компьютере, и он ответил, цитирую: «Можно одновременно что-то знать и не знать».

– А что было не так с его историей поиска? – Алкайтис не слишком часто задумывался об Оскаре и всех остальных. Он годами платил им зарплату. Они могли уйти в любой момент.

– Он провел девять с половиной часов, изучая требования к виду на жительство в странах, у которых нет договора об экстрадиции с США, – ответила Фримен.

– Ох. Бедняга. – Оскар навсегда остался в его памяти девятнадцатилетним студентом, который вылетел из колледжа и явился на собеседование в мешковатом костюме. – Добром для него это вряд ли кончилось.

– Так и есть.

Он помолчал, но не стал ничего спрашивать. В действительности ему не особенно интересно, что случилось с Оскаром, в какую тюрьму его посадили и на какой срок.

– В общем, – продолжила она, – мне интересно, что вы думаете по поводу высказывания о том, что можно что-то одновременно знать и не знать.

– Занятная мысль, Джули. Я подумаю.

В этих словах и вправду что-то есть, размышлял он позже, стоя в очереди за обедом. Можно осознавать, что ты преступник, лжец, аморальный человек, и вместе с тем не знать, точнее, ощущать, что не заслужил наказания, что, вопреки сухим фактам, все же заслуживаешь человеческого тепла и особого отношения к себе. Можно знать, что ты виновен в серьезном преступлении, что украл огромную сумму денег у множества людей и часть из них потерпели полный крах, часть покончили с собой, можно все это знать и тем не менее чувствовать, что твой приговор несправедливо жесток.

В перерывах между визитами Фримен Алкайтис мысленно возвращается к истории поиска на компьютере Оскара. Горько думать, как парнишка ищет в интернете страны без соглашения об экстрадиции и строит в голове планы, которые ни за что не решится осуществить. Другое дело – Энрико, он остался на свободе.

Он стоит в очереди в магазин, когда перед ним возникает Оливия. Она блуждает вокруг и трогает разные вещи на полках, не глядя на него. На ней синее платье, которое она носила последним летом перед его арестом; она была в нем на прогулке на яхте. Он отворачивается и, глубоко потрясенный, уходит без покупок. Он возвращается в камеру и ложится, прикрыв глаза рукой. Слава богу, рядом нет Хэзелтона. Ему невыносимо хочется побыть в одиночестве, но отныне никто не может ему гарантировать одиночества, где бы он ни находился. Границы начинают размываться.

– Вы не могли бы узнать про одного человека? – спросил он Джули Фримен во время очередной встречи. Прошло два дня с тех пор, как он видел Оливию в тюремном магазине. – Одна из инвесторов – моя давняя подруга, художница, она была знакома с моим братом. Ее зовут Оливия Коллинс. Можете поискать о ней информацию и узнать, как она сейчас поживает?

Спустя две недели, когда его снова навещает Фримен, он уже знает, что она скажет.

– У меня плохие новости, – говорит она, усаживаясь. – По поводу той женщины, о которой вы меня спрашивали, Оливии Коллинс. Она умерла в прошлом месяце.

– Ох, – вздыхает он. Но он знал заранее. Он дважды видел Оливию – сначала в тюремном магазине, а потом во дворе, где она беседовала с Иветт Бертолли.

– Мне очень жаль, – сказала Фримен и приступила к интервью.

– Можно я задам вам один вопрос? – спросил он ее чуть позже, прервав серию утомительных вопросов об отчетах по счетам.

– Давайте.

– Почему вы захотели написать обо мне книгу?

– Меня всегда интересовали случаи массовых заблуждений, – ответила она. – Я писала дипломную работу о религиозном культе в Техасе.

– Не совсем понимаю связь.

– Попробую объяснить. Любой опытный инвестор догадался бы, что вы занимаетесь мошеннической схемой, правда ведь?

– Я всегда так считал, – сказал Алкайтис.

– Значит, чтобы ваша схема так долго работала, масса людей должна была поверить в историю, которая, по сути, была бессмысленной. Но все получали деньги и ни о чем не задумывались, кроме Эллы Касперски.